Глава X. ЭПОПЕЯ ЯДЕРНОЙ ЗИМЫ. И ОБ ОТСТАВКЕ,
КОТОРАЯ ЗА НЕЙ ПОСЛЕДОВАЛА
НОВАЯ МЕТАМОРФОЗА: БИОСФЕРА И ОБЩЕСТВО
Само по себе, исследование феномена ядерной зимы было бо-
лее чем второстепенным событием в той большой работе, которую
я задумал и начал на грани 60-х и 70-х годов. Анализ этого фе-
номена был всего лишь её фрагмент, причём, как увидит чита-
тель, достаточно случайный. Но именно "история ядерной зимы",
которая сначала меня особенно и не интересовала, получила ши-
рокую известность и сделала большую рекламу всему направлению,
которое я начал развивать в Вычислительном Центре Академии На-
ук СССР. В то же время, научные результаты, которые мне
представлялись наиболее интересными также как и общее понима-
ние смысла проблемы "человек -биосфера" или особенностей само-
организации материального мира, остались просто незамеченными
а, вероятнее всего, и непонятыми. Я думаю, что такая ситуация
достаточно типична в науке: далеко не всё то, что считается
исследователем главным, таковым воспринимается остальными. А,
может быть и является главным: ведь позиции исследователя и
читателя совершенно разные.
Конец 60-х и последующие годы были, может быть, самыми
напряженными и плодотворными годами моей жизни. К этому време-
ни я уже потерял интерес к преодолению чисто технических труд-
ностей доказательства тех или иных теорем, что характерно для
людей более молодого возраста. Я уже внутренне ощутил всю
условность "строгой науки", и любого "абсолютного знания". Ме-
ня всё больше тянуло к содержательному естествознанию и гума-
нитарным наукам и их объединению. Так, вероятно происходит со
всеми стареющими учёными, у которых пропадает спортивный
азарт, уступая место стремлению к "сути вещей", обретению
ясности, к углубленному проникновению во что - то, по настоя-
щему непонятное и лежащее на грани логического и чувственного.
Может быть такое же достижение ясности, ясности для себя само-
го было источником размышлений, приводивших однажды к той
прозрачности видения мира, которым обладали отцы церкви. Имен-
но эта ясность, обретенная в себе для себя, для своего внут-
реннего мира, внутреннего равновесия, давала им силы жить,
привлекала и привлекает к ним людей погруженных в суету
повседневности. Даже и теперь!
Когда я начал заниматься проблемами эволюции биосферы,
взаимоотношением процессов её развития с развитием общества,
мне стало казаться, что я прикасаюсь к святая святых и начинаю
догадываться о нечто таком, что мне ранее было совершенно не-
доступно. Все это наполняло жизнь новым содержанием и меня на-
чала тяготить большая административная работа, которая лежала
на моих плечах в последние четверть века, когда я исполнял
обязанности заместителя директора Вычислительного Центра Ака-
демии Наук СССР академика Дородницына, глубокого и талантливо-
го исследователя, однако человека недоброго, удивительно высо-
комерного и совершенно мне чуждого по своему мировосприятию. Я
стал подумывать об изменении своего общественного статуса. К
тому-же мои новые интересы наполнившие жизнь новым содержани-
ем, значительно отдалили меня от старого круга деятельности.
Да и тех людей, с которыми я был близок по старым интересам.
Я понемногу старел, подходил к концу шестой десяток и я
понимал, что вступаю в совершенно новый этап своей жизни с но-
выми ценностями, которые ещё предстоит осознать. Тогда в семи-
десятых годах, в отличие от девяностых, я был вполне метери-
ально обеспечен и, получая свою тысячу рублей, мог не думать о
заработке. Я искал повода освободиться от служебных обязаннос-
тей, которые мне мешали думать над тем, что мне было интерес-
ным и занимали время, необходимое для изучения множества воп-
росов, ставших для меня очень нужными. Однако расстаться с
официальным положением мне удалось только в восьмидесятых го-
дах, когда вышло постановление о том, что членам Академии пре-
доставляется право оставить свои официальные посты, называться
советниками и получать, при этом свое полное жалование - ка-
жется я был первым членом Академии, который по собственной
инициативе отказался от занимаемых постов задолго до достиже-
ния предельного возраста. Расставшись с Вычислительным Центром
и кафедрой, я начал жить очень интересной и насыщенной жизнью.
И всё же удачливым себя, в этот период, назвать я не мо-
гу, поскольку большинство из моих замыслов тех лет, так и ос-
тались замыслами. Да и само расставание с Вычислительным Цент-
ром происходило не совсем так, как мне бы хотелось - просто я
уже не мог не уйти!
Причин, почему я не могу считать этот период своей жизни
удачливым, было много. Были объективные. Гибель Володи Алек-
сандрова, отход от меня кое кого из моих сотрудников и учени-
ков, начало перестройки, а вместе с ней и конец бюджетного фи-
нансирования работы в области моделирования биосферных
процессов и т.д. Но были и субъективные, сыгравшие вероятно,
основную роль. Работа, которую я затеял требовала коллективных
усилий, работы "на равных" большой группы людей, в которую
каждый вносил что-то своё, работая "на себя". Но, в тоже время
и понимая общую цель, работая синхронно с остальными членами
команды и со мной лично. А именно такой работы я организовать
и не смог. И причина была, прежде всего, во мне самом.
У меня довольно удачно получалась та административная ра-
бота, которая сводилась к выбору направления деятельности, с
последующим подбором руководителя новой темы или задачи. Сде-
лав те или иные первые шаги, иногда даже чисто административ-
ные, я затем обычно отходил от работы, отходил в сторону, пол-
ностью доверяя её тому, кому я поручал руководство и
присматривал за ней издали, стараясь предельно не вмешиваться.
И надеюсь, что младшие коллеги практически не замечали моей
опеки. Я думаю, что такая политика в организации целенаправ-
ленной деятельности, в целом, правильная. Тем более, когда
речь идет о работах инженерного типа, то есть когда результаты
можно предугадать заранее, когда надо сделать нечто вполне
конкретное. В выборе такой стратегии, я ориентировался, прежде
всего на самого себя, на свой стиль работы: я ценил самостоя-
тельность, очень не любил какого-либо вмешательства и работал
без него куда быстрее.
То, что я смог проработать более двадцати лет заместите-
лем А.А.Дородницына - факт малопонятный моим друзьям, объясня-
ется очень просто: до поры до времени, мой директор никак не
вмешивался в мою деятельность. Ему, вероятно было просто удоб-
но то, что, делая успешно свое дело, я никак не затрагиваю
вопросов, которые он считал своими прерогативами - иностранные
связи, общая стратегия развития вычислительной техники, предс-
тавительство, к которым я, на самом деле был абсолютно равно-
душен. Он всегда чувствовал себя настоящим сталинским директо-
ром и всё, что происходит в ЕГО учреждении, есть ЕГО
собственное достояние. Как только он изменил своё поведение, и
начал вмешиваться в мою работу, я тут же подал в отставку.
Я думаю, что подобный стиль организации исследований, ко-
торый сложился и, который я практиковал и в МФТИ и в ВЦ, дос-
таточно эффективен. С одной стороны, выбирая какой либо новый
вопрос и делая в нем первые шаги, я определял целенаправленную
деятельность целого коллектива, то есть держал ее в определен-
ном русле. А с другой, как только становилось ясным перспекти-
ва получения новых результатов, я уступал место инициативам
моих младших коллег. Конечно, такая схема научной жизни не
универсальна, но в среднем она очень рациональна. Хотя и тре-
бует от руководителя быть не директором с указующим перстом, а
непрерывным искателем.
Но тогда, когда речь заходит о проблемах, в которых пог-
ружаешься сам с головой, которые начинают составлять в данный
момент смысл собственной жизни - что бывает совсем не часто,
то такой стиль работы неприменим. Здесь надо уметь работать
вместе и превращаться из руководителя в партнёра. Вот этого я
делать так и не научился. Я не умел становится просто партнё-
ром. Для этого нужно было иметь иную психическую конституцию.
По существу я был очень одинок и все свои работы, за очень ма-
лым исключением, писал один и был их единственным автором. У
меня много учеников - и кандидатов и докторов наук, есть среди
них и академики. Но ни с одним из них, несмотря на добрые че-
ловеческие отношения, я не был близок, как "искатель". Я видел
этот дефект собственной психической конституции, но поделать с
ним ничего не мог.
Свое повествование я начал рассказом о нескольких часах,
которые я провел наедине с Ладожским озером. Такое состояние,
похожее на медитацию мне было свойственно с детства и очень
мне помогало всю жизнь. Мне бывает трудно рассказать то, о чем
я думаю в это время. Но в конце такого пребывания наедине с
собой, во мне обычно вызревало, вырисовывалось какое то смут-
ное понимание того предмета, о котором я думал. Настолько
смутное, что я всегда стеснялся о нем кому бы то ни было
рассказывать. Тем не менее, я доверял этому внутреннему зову и
следовал ему. Я привык доверяться своей интуиции: она меня не
подводила. Но и не давала никаких разумных аргументов для объ-
яснения своей позиции. По этой же причине я не выдерживаю дол-
гих споров и критических обсуждений. Порой случалось, что я
признавал справедливость замечаний и ...делал всё же по-свое-
му. Такая особенность моего образа мышления и поведения очень
затрудняла совместную работу "на пару". Попытки совместной ра-
боты и даже писания совместных статей или книг, обычно оканчи-
вались неудачей. А иногда даже и ссорой.
Я помню только два случая в моей жизни, когда я смог ра-
ботать вдвоем "на равных". Первый раз в конце 50-х годов, ког-
да мы вместе с В.Н.Лебедевым старались создать численные мето-
ды устойчивого расчёта траекторий космических аппаратов. Вто-
рой - когда вместе с В.В.Александровым мы разрабатывали перво-
начальную версию модели, имитирующую динамику биосферы. Это
была действительно работа на равных, поскольку каждый вносил в
неё своё, свойственное собственному пониманию.
Что же касается изучения биосферы, как единой системы,
объединяющей и косную природу, и живое вещество, и человечес-
кое общество, систему взаимодействующую с космосом, то такая
деятельность требовала надёжной компании единомышленников,
равно увлеченных этой проблемой, понимающей и разделяющей цели
работы. Такой компании мне создать не удалось.
НИКОЛАЙ ВЛАДИМИРОВИЧ ТИМОФЕЕВ-РЕСОВСКИЙ
Среди моих учеников была весьма неординарная личность -
Юрий Михаилович Свирежев. Он окончил физтех и учился в той
знаменитой группе на кафедре Лаврентьева, из которой вышло
много талантливых ученых, в том числе и Володя Александров.
После успешной защиты своей кандидатской диссетртации, где я
был его руководителем, Свирежев стал работать в Обнинске у
знаменитого биолога и генетика Николая Владимировича Тимофее-
ва-Ресовского. Свирежев занялся биологией и постепенно превра-
тился вероятно в квалифицированного математического биолога.
Мне трудно судить сколь высока была, им обретенная новая ква-
лификация, но всякими терминами он разбрасывался столь небреж-
но, что вызывал, не только у меня, но и многих других, неволь-
ную зависть своей эрудицией. Во всяком случае в Пущине он
вполне успешно защитил уже докторскую диссертацию по математи-
ческим вопросам биологии. Ему я и обязан знакомством с Никола-
ем Владимировичем.
О Тимофееве-Ресовском и его неординарной деятельности в
последние годы писалось довольно много, и о его непростой
судьбе, и о его весьма странном характере, его научных заслу-
гах и т.д. В этих писаниях перед читателем является некоторая
весьма экзотическая личность, которая не очень соответствует
моим впечатлениям. Конечно он был зубром - сильным, умным,
способным увлекать людей, как и многие настоящие большие уче-
ные, как тот же П.Л.Капица или А.Н.Крылов. Но никакой экзотики
я в нем не почувствовал. Он был очень русским, с болью пережи-
вал малую востребованность нашего научного потенциала, понимал
наши возможности. Он был таким же ругателем, как и все мы тех-
нари, что нас очень роднило. Он так же старался работать на
благо нашей страны и также как и мы говорил о том, что брежне-
вы приходят и уходят, а Россия остаётся. И самое главное -ДЕ-
ЛО! Одним словом, он никогда не был диссидентом. А нормальным
думающим очень смелым исследователем и мыслителем, что не одно
и тоже. Одним словом, он был очень НАШ!
Иногда, приезжая в Москву, и оставался ночевать в городе,
Тимофеев-Ресовский звонил мне и предлагал устроить небольшой
семинар. Я приглашал несколько человек, которым может быть ин-
тересен разговор и вечером в моем кабинете в Вычислительном
Центре бывали очень содержательные обсуждения. Пожалуй слово
"обсуждение" не совсем точно отражает то, что там в действи-
тельности происходило. Говорил в основном Тимофеев. Он расска-
зывал о русском естествознании, его истории, его идеях, его
философии. А, самое главное, о людях русского естествознания.
Особое расположение он питал к Вернадскому и Сукачеву. Впрочем
много хорошего рассказывал и о Вавилове, Шмальгаузене, Четве-
рикове и других представителях Великого Русского естествозна-
ния. Он нам действительно сумел показать, сколь велико это
русское естествознание и заставлял нас чувствовать, что мы не
иваны, родства непомнящие, а наследники великой культуры, за
которую еще и в ответе.
Я не помню, чтобы мы когда либо говорили о Лысенко и лы-
сенковщине. Он просто считал эту тему недостойной ученых, да и
вообще серьезных людей.
На самом деле эти семинары - они были весьма редки и их
было немного - можно пересчитать по пальцам, представляли со-
бой довольно продуманный природоведческий ликбез, который Ти-
мофеев-Ресовский устроил нам, машинным математикам. И не без
задней мысли. Дело в том, что Николай Владимирович был глубоко
убеждён в том, что пришло время, когда естествознание, также
как и физика потребует для своего развития всей мощи современ-
ной математики. Он понимал, что самим биологам и естествоиспы-
тателям с такой задачей не справится и старался привлечь вни-
мание и интерес профессиональных математиков, прежде всего
тех, кто интересовался методами компьютерного моделирования. И
его выбор нашей компании был совсем не случайным, также, как и
выбор материала для обсуждения. И я думаю, что он добился оп-
ределенного успеха - мы начали серьезно изучать работы Вер-
надского, подружились с очень интересным почвоведом Виктором
Абрамовичем Ковдой и начали искать свой собственный путь в на-
уках о природе.
Пару раз мне не удалось собрать семинар и тогда мы встре-
чались вдвоем. Оба эти разговора имели для меня важные пос-
ледствия.
Однажды Николай Владимирович попросил меня прикинуть -
сколько жителей планеты смогут при нынешнем уровне технологи-
ческого развития вписаться в естественные циклы кругооборота
веществ. Я провозился с этой проблемой довольно долго. Месяца
три-четыре. Как-то он позвонил мне по телефону и спросил о
том, могу ли я сказать ему, хоть что-нибудь по этому вопросу.
Я сказал, что очень высок уровень неопределенности, поэтому
мой ответ не точен, но по моим расчётам получается что-то меж-
ду двумя и восмью стами миллионами людей. Он расхохатался и
сказал,"почти правильно - 500!" и без всяких расчётов. В самом
деле, лишь 10 % энергии используемой людьми, составляет возоб-
новимая энергия, то есть энергия, которая участвует в кругоо-
бороте. Все остальное даёт кладовая былых биосфер или запасы
радиоактивных материалов, полученные Землей при ее рождении.
Значит для того, чтобы не расходовать земных запасов, которые
уже нельзя возобновить, чтобы не нарушать естественного круго-
ворота веществ и жить в согласии с Природой, как и все другие
живые виды живых существ, человечеству надо, либо поубавить
свои аппетиты и найти новые технологические основы своего су-
ществования, либо в пойти на десятикратное сокращение числа
жителей планеты.
Оказывается, что Тимофеев-Ресовский знал заранее такой
ответ и хотел посмотреть, как я до него дойду сам - элементар-
ный розыгрыш в его стиле. Но он заставил меня задуматься над
другим вопросом - человечество взаимодействует с Природой как
единый вид. Что из этого должно следовать?
А должно следовать многое. В том числе и новое представ-
ление о прошлом настоящем и будущем общества. Попытка просле-
дить то, что должно вытекать из этого факта, привела меня к
полной перестройке моего представления о диалектике обществен-
ного развития.
Другой разговор состоялся значительно позднее, в Обнинс-
ке, когда я уже начал серьезно размышлять о биосферных пробле-
мах, внимательно читать Вернадского и думать о том как нау-
читься изучать взаимодействие человека как биологического вида
и биосферы, неотделимой частью которой он является. Видя всё
бесконечное разнообразие культур, образов жизни, экономики, я
старался понять что же может стать отправной позицией для изу-
чения этого взаимодействия. Да и вообще - как можно изнутри
системы изучать её всю в целом, когда мы можем располагать
только локальной информацией: опыт над биосферой просто невоз-
можен, хотя бы потому, что он бесконечно опасен!
И однажды, после какого то семинара или совещания в го-
родском доме культуры в Обнинске, в ожидании электрички мы и
разговаривали с Николаем Владимировичем о всех этих проблемах.
Я ему подробно рассказал о своих сомнениях в возможностях эф-
фективного научного анализа и о том, что я не вижу других
проблем столь же значимых для человечества. Я сказал и о том,
что без машинной имитации глобальных биосферных процессов нам
просто не обойтись. Но как к этому подступиться?
Итак, в отличие от обычных, этот разговор начался с моего
монолога. Тимофеев долго не перебивал. Когда я кончил, он ска-
зал примерно следующее:"Я вижу, что Вы дозрели. Без моделиро-
вания здесь не обойтись, хотя это и невероятно трудно. Но игра
стоит свеч. Никто кроме Вас сейчас этим заниматься не сможет,
и не станет, а заняться этим необходимо". Вот такое я тогда
получил благословение. Очень для меня важное.
Это был мой, по существу последний разговор с Николаем
Владимировичем. Вскоре у него скончалась жена и он сам начал
очень быстро сдавать. Как то вместе с Ю.М.Свирежевым мы поеха-
ли его навестить а Обнинск. Тимофеев был уже другим - исчез
блеск в глазах, ко многому он потерял интерес. Николай Влади-
мирович задавал вопросы как бы по инерции, не очень вслушива-
ясь в ответы. Мне казалось, что у него начала сдавать память.
Через некоторое время я узнал, что он скончался.
ГЛОБАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ: ФОРРЕСТЕР, МЕДОУЗ И
ПРОТЧИЕ
В начале семидесятых годов термин "глобальные проблемы"
стал всё больше и больше использоваться в языке ученых и поли-
тиков. Вышло несколько больших публикаций, которые были посвя-
щены этой проблематики. Ей стал заниматься Международный Инс-
титут Жизни, созданный профессором Морисом Маруа, знаменитым
гистологом, возник Римский Клуб. Наиболее важной из известных
мне, была работа профессора MIT Джея Форрестера "Мировая дина-
мика". Эта работа была действительно пионерской. Автор сделал
попытку описать основные процессы экономики, демографии, роста
загрязнения и их взаимообусловленность в планетарном масштабе,
описать с помощью всего лишь пяти переменных. Он разработал
специальный язык описания, так называемый "Динамо", способы
программирования и анализа получаемых результатов. На меня эта
работа произвела большое впечатление. Не своей научностью -
большинство используемых зависимостей брались с потолка и не
выдерживали даже благожелательной критики. И не своими метода-
ми, которые очень напоминали методы плюс-минус факторов, ис-
пользовавшихся инженерами для расчета электрических схем ещё в
двадцатых годах. Особое впечатление на меня произвела смелость
автора, поднявшего руку на проблему целостного описания би-
осферных процессов, вкючающих и активную деятельность челове-
ка. Эта работа перекликалась с теми разговорами, которые мы
вели с Тимофеевым-Ресовским и была своеобразным ответом на мои
сомнения. Я утвердился в необходимости подобной работы, хотя и
считал, что она должна быть проведена совсем по иному.
Книга Форрестера была переведена на русский язык под моей
редакцией и я написал в качестве послесловия к ней большую
статью, в которой, может быть, впервые изложил некоторые мои
собственные подходы к построению моделей, имитирующих функцио-
нирования биосферы. Года через три, работая в Иельском универ-
ситете в качестве визитирующего профессора, я сумел прорваться
сквозь секретарский кордон и договориться с Форестером о
встрече. Несмотря на мое почти полное незнание английского
языка и его очень плохой французский мы с ним сумели довольно
быстро понять друг друга. Он оказался симпатичным квакером -
среди них бывают и такие, очень преданным своему делу, очень
скромным в жизни и... весьма мало сведующим во всём кроме сво-
ей профессии - он был инженером-электронщиком, со всеми плюса-
ми и минусами своей профессии. Все, что он делал казалось ему
гениальным и единственным в своем роде. Сама по себе биосфера
его интересовала очень мало. Но вот, использование вычисли-
тельной машины для прогностической деятельности и машинной
имитации реальных процессов, где бы они не проходили - такие
вопросы его очень трогали и он пользовался всякими возмож-
ностями, для того чтобы узнать где его технология моделирова-
ния может быть использована. Именно ЕГО технология описания -
о существовании других подходов к численному анализу сложных
динамических систем, он просто ничего не знал. И, как мне ка-
залось, и знать не хотел.
Я ему рассказал о некоторых опытах имитации, которые у
нас были проведены. Мне кажется, что он не очень мне поверил,
поскольку то, что мы делали было на порядок сложнее и интерес-
нее того, что умел Форестер. Хотя его техника была замечатель-
на своей простотой и доступностью для лиц, не владевших про-
фессионально математикой и физикой. Но уровень настоящей мате-
матики и физики ему был просто недоступен.
Глобальными, то есть общепланетарными проблемами стали
заниматься и международные организации и, в частности, ЮНЕСКО.
По инициативе одного из её чиновников профессора Форти в 1971-
ом году в Венеции была организована первая конференция по гло-
бальным проблемам. Её основой, если угодно, осью был доклад
ученика Форрестера, Дениса Медоуза "Пределы Роста". Книга, из-
данная после его доклада сделалась бестселлером, была переве-
дена на множество языков и издана фантастическим тиражом. По
существу вся конференция была посвящена её изложению, демонс-
трации техники языка "Динамо" и машинным экспериментам с пред-
лагаемыми моделями.
Я бы сказал, что Медоуз произвел "оглушающий" эффект -
своеобразный концерт группы "хеви металл" в чинном научном об-
ществе. Все выступавшие его хвалили и пели дифирамбы ему, его
учителю и его коллегам. Единственным диссонирующим выступлени-
ем было мое.
Сам Медоуз мне очень понравился: смелый, жизнерадостный
мальчишка - таким он был тогда. И модели его были нужны, и
паблисити им необходимо было устроить - люди должны знать, что
современный образ жизни, чреват множеством опасностей. Широкая
общественность должна быть информированна о том, что катастро-
фа ворвётся неожиданно и у нас не будет времени изменить курс
корабля и он сорвется в Мальстрем. Но я категорически отказы-
вал работе Медоуза в научности. Как демонстрация студентам - и
только! Беда Медоуза (и его учителя, Джея Форрестера) состояла
в том, что они серьёзно полагали, что ими предложен путь
исследования реальной динамики, того, что реально происходит
на планете. И что такое направление исследований исчерпывает
проблему. Он просто не понимал моих сомнений. Ему казалось от-
крытием сам факт экспоненциального роста после потери устойчи-
вости.
На самом деле проблема бесконечно сложнее и труднее, чем
это представлялась авторам работ по моделированию с использова-
нием форрестеровской техники. И без настоящего описания про-
цессов взаимодействия в природе и с природой обойтись не
удастся. В качестве первого шага я предлагал построить компь-
ютерную систему имитирующую взаимодействие океана, атмосферы и
биоты. А деятельность человека - его экономику, в частности,
задавать в качестве тех или иных сценариев. Более того, на
уровне импровизации, я попытался набросать схему такой вычис-
лительной системы.
Мой доклад был принят без всякого энтузиазма и его комен-
тировали весьма критически, полагая саму возможность построе-
ния такой системы моделей и необходимого математического обес-
печения весьма прорблематичным. Тем не менее я возвращался в
Москву с новым пониманием проблемы и глубочайшим убеждением в
том, что иного пути исследования глобальных проблем просто
нет! Разумеется, одних моделей биосферного взаимодействия не-
достаточно для глубокого анализа перспектив развития рода че-
ловеческого. Но и обойтись без них нельзя - они необходимы.
Рождается новое направление фундаментальной науки, бесконечно
важное для людей и математические модели займут в нем важней-
шее место.
В Москве, на семинаре в Вычмслительном Центре мой доклад
собрал необычно большую аудиторию, однако особой поддержки
я также не встретил. Особенно резко высказался Дородницин. У
нас своих задач достаточно, зачем лезть в те области, где мы
ничего не понимаем - таким был лейтмотив его коментариев.
Но неожиданную поддержку я получил в секции наук о Земле.
После моего доклада очень активно выступил тогдашний вице-пре-
зидент Сидоренко и для предлагаемой работы мне было выделено 6
ставок - немало, даже по тем временам, когда на науку ещё тра-
тили деньги. Вместе с ресурсами Вычислительного Центра, это
позволило мне организовать две новых лаборатории. Одна из них
должна была заниматься проблемами моделирования процессов био-
тической природы, а другая - динамикой системы океан-атмосфе-
ра. Руководить первой было поручено Ю.М.Свирежеву, а второй -
В.В.Александрову. Работать они должны были в тесном контакте,
по единой программе.
И началась счастливая жизнь.
У Свирежева я честно учился тому что такое биота, ибо вы-
яснилось, что знал я о ней чудовищно мало. Потом начал что-то
понимать и мы с Юрием Михаиловичем даже написали несколько
совместных статей. однако в конце 70-х годов эта кооперация
начала давать трещины. Одной из причин нашего разрыва было то,
что Свирежев стремился делать не то, что надо, а то, что он
мог, что было относительно легко. А работа требовала концент-
рации усилий, поисков нового качества. В результате, он начал
заниматься какими то своими задачами и я потерял одну из мной
созданных лабораторий. Восполнить этот пробел я уже не смог. И
он пагубно отразился на всей последующей деятельности.
Зато со второй лабораторией дела шли более чем успешно. И
здесь мне было гораздо легче, поскольку я был профессором
именно по гидродинамике, то есть понимал предмет, а не был
только учеником, а Александров - человеком, лишенным тех амби-
ций Свирежева, которые помешали нашей совместной работе. Сов-
местно мы трудились с ним вечерами, обсуждая множество дета-
лей. Организовывали семинары, приглашая самых разных
специалистов, в том числе и из за рубежа. Самым трудным для
нас было обеспечение "равноточности" системы моделей: все её
компоненты должны вычисляться с одинаковой точностью. А решить
вопрос о том, какие детали следует отбросить, а какие сохра-
тить - всегда очень непростой вопрос. Приходилось много счи-
тать.
Одним словом к конуц 70-х годов первый вариант системы
моделей был разработан. Это был настоящий совместный труд и
совместное обучение: Дородницын в одном был совершенно прав -
учиться пришлось многому.
Дальше шел труднейший этап разработки математического
обеспечения - выбор алгоритмов, разностных схем и реальное
программирование - всё это сделал Александров сам! Мое участие
здесь было минимальным. Я выступал скорее в роли критика. Но
провести конкретные расчеты с использованием полной модели, мы
тогда ещё не смогли. Вычислительный Центр располагал в то вре-
мя только вычислительной машиной БЭСМ-6, а ей задача была явно
не по зубам.
Выручили американцы. Руководитель американской климатоло-
гической программы профессор Бирли выделил средства для того,
чтобы нашу систему моделей отладить в центре климатологических
исследований в городе Боулдер и Александров уехал на восемь
месяцев в Штаты. Он не просто отладил программу и провёл мно-
жество компьютерных экспериментов, но и снял с дисплея фильм,
с которым и вернулся домой. Фильм запечатлел динамику изобар -
линий равного давления, рассчитанных по начальным данным на 31
декабря 70 - го года.
Я взял фильм Александрова и полетел в Новосибирск, где Г.
И.Марчук, который тогда был председателем Сибирского отделения
Академии, собрал группу синоптиков. Когда на экране появился
знаменитый сибирский антициклон, то его зразу же узнали и ау-
дитория в один голос сказала: типичный январь! Это была высшая
оценка качества модели, ибо стало ясно, что модель правильно
отражает основные особенности динамики атмосферы и гидросферы.
Ни на что, кроме качественного соответствия реальности расчи-
тывать мы и не могли. Одобрение синоптиков было очень важно -
тем самым была доказана возможность использования математи-
ческого моделирования в этих сложнейших процессах взаимо-
действия таких биосферных процессов, как перемещение воздушных
масс, образование облачности, движение океанических вод и т.д.
и их взаимодействие, что было особенно важным.
Мы понимали, что сделан лишь первый и очень робкий шаг,
что впереди предстоит еще понять как научится, в рамках созда-
ваемой системы, описывать динамику биоты, как включить в нее
описание активной деятельности человека и найти ответ на мно-
жество других труднейших вопросов. Но памятный семинар в Ново-
сибирске, на котором специалисты-синоптики узнали январский
климат, для меня был ответом на сомнения, которые меня мучили
- не есть ли моя затея с моделированием биосферы, затея, в ко-
торую я вовлек уже значительное количество людей и средств ре-
зультатом моего легкомыслия? Эти сомнения казались тем более
основательными, что подобных прецедентов нигде, ни в Штатах,
ни в Европе не было. Наша работа носила, действительно, пио-
нерский характер.
Мы нащупали брод. Теперь надо было аккуратно по нему
продвигаться. Предстояли годы тяжелой профессионально сложной
работы. Несмотря на то, что Свирежев не захотел быть членом
команды, работа шла и достаточно успешно.
КАРЛ САГАН И ПЕРВЫЕ СЦЕНАРИИ ЯДЕРНОЙ ВОЙНЫ
"Проблема ядерной ночи" возникла неожиданно. До марта 83-
го года мы о ней не думали. Все наши усилия были направлены на
создание инструмента для анализа характера возможных взаимоот-
ношений человека и биосферы, не нового варианта форестеровской
"Мировой динамики", годной для демонстрации потенциальных
опасностей, на уровне студенческих семинаров, а настоящего
инструмента научных исследований. О каком либо конкретном его
использовании, до поры до времени, речь и не шла. Только
А.М.Тарко, активный член нашей команды в конце 70-х годов сде-
лал попытку оценить возможные изменения продуктивности плане-
тарной биоты при удвоении концентрации углекислоты в атмосфе-
ре. Я думаю, что это была первая работа такого характера.
Но в марте 83-го года, известный американский астроном
Карл Саган публикует ряд сценариев возможной ядерной войны,
которая сопровождается обменом ядерными ударами мощностью в
тысячи мегатонн. Такая ситуация не могла не иметь глубоких пла-
нетарных климатических последствий. Чисто умозрительно Саган и
его коллеги создают представление о ядерной ночи, которая
должна была бы наступить после грандиозных городских пожаров и
той пелены сажи, которая окутала бы планету после ядерных уда-
ров... Как следствие ядерной ночи должна была бы начаться
ядерная зима, так как поверхность планеты стала бы недоступной
для солнечного света и начала бы быстро остывать.
Когда мы получили эти материалы, то я сказал В.В.Алек-
сандрову и сотруднику его лаборатории Г.Л.Стенчикову: "Вот
шанс, который нельзя упустить. Сегодня только наша система
способна проверить справедливость гипотезы астронома!" К этому
времени усилиями Александрова и, главным образом, Стенчикова,
сама вычислительная система и ее иатематическое обеспечение
были доведены до такого уровня совершенства, что мы уже были
способны проводить расчёты на нашей старушке БЭСМ - 6.
В июне - июле 83-го года все расчёты и вся иллюстративная
графика были сделаны. Когда Стенчиков принес мне первые расчё-
ты, то я не поверил своим глазам и заставил его несколько раз
перепроверить вычисления, вариируя разные начальные условия.
Но цифры неумолимо показывали одно и тоже. Даже в том случае,
если обе враждующих стороны используют лишь 30-40% своих ядер-
ных арсеналов для удара по городам, то в верхние слои атмосфе-
ры поднимется такое количество сажи, которое на много месяцев
закроет Солнце. Температуры на всей поверхности Земли, за иск-
лючением небольших островов в океане - мировой океан окажется
превосходным термосом, сделаются отрицательными. А в некоторых
районах Земного шара, как например, в Саудовской Аравии темпе-
ратуры понизятся до 30 и более градусов ниже нуля. Лишь к кон-
цу года начнётся постепенное повышение температуры.
Но планета не вернется к первоначальному состоянию. Биота
не выдержит такого удара. Тропические леса погибнут, а вместе
с ними и всё то, что в них живёт. Судьба северных лесов будет
зависеть от того в какое время года произойдет ядерная катаст-
рофа. Если она случится зимой, то повидимому леса смогут вы-
жить, а если летом, то и тайгу постигнет судьба тропических
джунглей. Океанической биоте будет легче выдержать удар. Одна-
ко и ей предстоит катастрофическая перестройка.
Итак анализ сценариев возможной ядерной войны показывает,
что произойдет полная перестройка всей биосферы. Она не исчез-
нет, но перейдет в новое состояне, качественно отличное от
современного. И в этой новой биосфере места для человечества
уже не будет. Даже если не учитывать смертельный уровень ради-
ации, который установится на поверхности Земли!
31-го октября 83-го года в Вашингтоне состоялась гранди-
озная двухневная конференция, посвященная оценке последствий
возможной ядерной войны. Первый день был для прессы - с блес-
тящим докладом выступил К.Саган. Второй день был посвящен про-
фессиональному анализу проблемы и основной доклад Вычмслитель-
ного Центра с изложением модели, техники её анализа и
результатов расчетов делал Александров. Это был наш триумф.
Американцы смогли сделать анализ возможной динамики ат-
мосферных изменений только для первого месяца после обмена
ядерными ударами. Мы же смогли дать картину целого года. Я
спрашивал руководителя американского центра, проводившего
расчеты о причине того, почему они ограничились только одним
месяцем. Американцы имели значительно более соверщенную модель
динамики атмосферы. Но она не была состыкована с моделью дина-
мики океана. У нас модели были достаточно примитивны, но они
были объединены в целостную систему. А океан - это такой тер-
мостат, который, в конечном счете и определяет судьбу биосфе-
ры. Чисто атмосферные расчеты могут дать более или менее пра-
вильное представление о ходе событий, лишь на первом, самом
начальном этапе, когда тепловой инерцией океана ещё можно пре-
небречь, когда она ещё не сказалась. Отсюда и месячный гори-
зонт американских расчётов.
Для американцев и для нас было очень важно то, что ка-
чественные результаты расчетов развития событий первого месяца
после катастрофы были практически идентичны. В последствие,
они переправерялись многими, с помощью разных моделей, на раз-
ных машинах, с использованием разных вычислительных алгорит-
мов. И никаких, сколь нибудь серьезных исправлений, не потре-
бовалось - наша очень упрощенная модель оказалась достаточной
для выявления того фундаментального факта, что после ядерной
войны биосфера изменится столь качественно, что она исключит
возможность жизни на Земле человека.
Успех нашего доклада в значительно степени был определён
личностью Володи Александрова. Он был талантлив - по настояще-
му и во всём, что он делал и даже в своем "шелопайстве".
Он и Юра Свирежев учились вместе в одной и той же группе
на кафедре академика Лаврентьева на Физтехе и оба прошли через
мои руки и как профессора и как декана. И оба были с ленцой и
"шелопаисты". Но очень по-разному. Володя пропускал и лекции и
семинарские занятия, но всегда умел в нужное время собраться.
Он трижды сдавал мне экзамены по различным дисциплинам. И я,
очень придирчиво к нему относяшийся, вынужден был поставить
ему три пятерки! Что же касается уважаемого профессора Свире-
жева, то ни разу положительную оценку я ему поставить не смог,
даже на кандидатском экзамене.
И все же в аспирантуру я его взял. И думаю, что не ошиб-
ся, ибо видел в Юрке Свирежеве ту изюминку, о которой говорят
"Божий дар". Но было в нем этакое "ячество" - он очень любил
чувствовать себя патроном. "Мои ребята" - он так привык гово-
рить о своих сотрудниках - сколько я его пытался отучить от
такого отношения к людям и делу! Именно это и помешало ему
стать, по-настоящему, крупным ученым, каким он должен был, по
моему представлениию, сделаться, если я правильно судил о его
творческом потенциале. Теперь уже пришло время подводить итоги
не только своей деятельности, но многим из своих учеников, ко-
торым уже давно за пятьдесят. И я могу это сказать не без
грусти, ибо от Юрки Свирежева я ожидал большего.
Александров был совсем другим - он был прирожденным чле-
ном команды и без всяких нравоучений готов был помогать, прос-
то потому что мог это делать! Он прекрасно овладевал языками,
причём любыми, специально их не изучая. По английски он гово-
рил на том техасском сленге, который так любят американцы. Он
всегда был открыт для общения и вокруг него обычно очень быст-
ро возникал кружёк друзей. В конечном итоге, может быть именно
это и явилось причиной его гибели. Но об этом немного позже.
Успех на конгрессе нашего доклада в значительной степени
был обязан Володе - его языку, темпераменту. Я бы сказал -
обаянию докладчика. Впоследствие ему пришлось выступать и в
Сенате США и даже перед Папой Римским и всюду ему сопутствовал
успех.
После окончания конгресса в Вашингтоне наша небольшая
группа оказалась в довольно сложном положении. Только что про-
изошла трагедия с корейским боингом, который сбили наши истри-
бители и вся мировая общественность оскалила зубы на Советский
Союз и его граждан. И ни одна авиационная компания никуда нам
не хотела продавать билеты. А каждый день приходил к нам в
гостинницу человек из Госдепа и с ехидной усмешкой констатиро-
вал сколько дней еще действует наша виза. Наконец остался один
день. И тут нам продали билет в ... Мексику! Виза была оформ-
лена мгновенно и на следующий день мы вылетели в в страну
древних ацтеков.
Была посадка в Новом Орлеане, где из за плохой погоды мы
провели несколько часов в городе абсолютно закрытом для со-
ветских граждан, а вечером уже пользовались гостепримством со-
ветского посла и других его сотрудников в Мексико-сити. Газеты
много писали о нашем успехе на коференции в Вашингтоне, о на-
ших билетных мытарствах и о каждом из нас в отдельности. После
такого паблисити было грех не дать нам возможность провести
несколько дней в Мексике, в ожидании советского самолета.
На следующий день мы поехали на плато в старый город ацт-
теков, где расположены знаменитые пирамиды. И я увидел, что
значит город в стране, не имевшей понятия о колесе! Не только
пирамиды, но весь город состоял из сплошных ступенек. Именно
это меня больше всего поразило.
А еще через день была годовщина Октябрьской революции и
нас всех пригласили на роскошный прием в советское посольство.
Ни приеме были артисты, и речи, и жратва потрясающего качест-
ва, но запомнился мне один очень непростой разговор с амери-
канским военным аташе. Он был, кажется, в генеральских чинах.
О всём том, что происходило в Вашингтоне, аташе был достаточ-
но наслышан и относился к нашей деятельности крайне неодобри-
тельно. Всё то, что мы делаем - вредно! Не только для Америки,
но и для Советского Союза. "Вы еще увидите - вас там за это не
погладят" - таков был лейтмотив его высказваний. Конечно, всё
сказанное им надо было воспринимать с учетом доброго количест-
ва прекрасной водки под черную икру. Тем не менее в искрен-
ность его я поверил: мы наносим военным, их бюджету, их мироп-
редставлению настоящий удар. Придёт время и это скажется.
Надо сказать, что и дома нас тоже довольно многие встре-
тили без особого восторга. В перерыве одного из заседаний в
ВПК, где мне довелось присутствовать, тогдашний председатель
Смирнов, в перерыве мне бросил: "Ну чего Вы вылезаете, занима-
лись бы себе дома спокойно своей наукой, а то на весь мир
растрезвонили. Без Вас астроному и не поверили бы". Эта была
правда - наши расчёты, сделанные независимо были важнейшим ар-
гументом противников ядерной войны. И в генштабе я слышал неч-
то подобное. И не только там. И даже на мои предложения о том,
что надо начинать думать по иному и искать альтернативы старым
принципам, сообразные современным знаниям, встречались с кри-
выми усмешками - а что можно ожидать от этих ничего не понима-
ющих штатских.
Я всегда сторонился и не любил диссидентов. Но неожидан-
ный удар я получил и со стороны их противников на круглом сто-
ле в журнале Наш Современник. Там я был обвинён в антипатрио-
тизме. Как много всего скрывается за одним и тем же словом!
Наше прекрасное пребывание в Мексике завершил совершенно
анекдотический эпизод.
Мы жили в очаровательной двухэтажной гостиннице с внут-
ренним испанским двориком. Каждое утро в это дворик выносили
компанию симпатичных попугаев - ночи там холодные и на ночь их
уносили в дом. Они целый день трепались на своем , вероятнее
всего, попугаечьем варианте испанского языка, хотя иногда про-
износили и нечто англосаксонское. Одному из этой компании я,
вероятно, приглянулся и он решил со мной завести дружбу. Когда
я выходил во дворик, то он начинал махать крыльями и произ-
носить нечто похожее на русские ругательства. Меня такие ассо-
циации вполне устраивали и я всегда подходил к клетке, давал
ему что то вкусненькое и произносил одну и ту же фразу:" Ско-
тинка, хорошая зеленая скотинка". Попугай успокаивался и вни-
мательно меня слушал, заглядывая в рот.
Через некоторое время после моего отъеда в Москву, в ту
же гостинницу поселили какого то высокопоставленного советско-
го чиновника или даже министра. Но облик гостя, вероятно, чем-
то напоминал мой. Во всяком случае, так показалось моему зна-
комому попугаю и он стал приветстввовать нашего чиновного
гостя по своему, по попугаиному - стал махать крыльями и от-
четливо произносить по русски:"Скотинка, хорошая зеленая ско-
тинка". Увы, наша высокопоставленная персона не поняла пре-
лести истинной симпатии, которую проявил мой знакомый попугай
и даже пожаловался послу. Как мне сказали - пришлось менять
гостинницу, переучивать попугая не всем дано!
ГИБЕЛЬ АЛЕКСАНДРОВА И КОНЕЦ СКАЗКИ
"Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и
Джульете".
Так и финал нашей многообещающей работы был омрачен целым
рядом печальных и трагических обстоятельств.
Уже отказ Свирежева участвовать в работе существенно су-
жал наши возможности. Его заменил А.М.Тарко. При всем моём
уважении и симпатии к Александру Михаиловичу и мою к нему бла-
годарность, полной замены не произошло.
Но основной удар был нанесен извне. В 85-ом гоу погиб Во-
лодя Александров. Это трагичная и малопонятная история. Будучи
на конференции в Испании, Володя вечером накануне своего отле-
та из Мадрида вышел из гостинницы прогуляться и ...пропал. Ве-
щи деньги, которых у него оказалось немало, все осталось в но-
мере гостинницы. В его поисках участвовало много разных орга-
низаций. Судя по всему весьма активно действовала и испанская
служба. Через год испанцами было официальнео заявлено, что
границы Испании Александров не пересекал. И всё - на этом
расследование закончилось! Занимались делом Александрова и
журналисты Бельгии, США...Определенные усилия приложили и наши
американские коллеги, но тайна исчезновения Володи остается
тайной и поныне. У меня на этот счет есть и своя версия. Вот
она.
Я думаю, почти уверен, что во всей этой трагедии основная
роль принадлежит спецслужбам. Но кто здесь сыграл финальную
роль, КГБ или ЦРУ - на этот вопрос ответа у меня нет.
Я сам и люди, с которыми мне приходилось работать много
ездили за границу и оказывались, порой в обществе персон и в
местах, представлявших определенный интерес для наших спецс-
лужб. И их представители не редко обращались к нам с теми или
иными, как правило, пустяковыми просьбами. Тем не менее, я
вседа избегал их выполнять, ибо за А следует, чаще всего Б. А
после моей "дружбы" с полковым "особняком" я старался быть от
этих служб по-дальше, хотя и понимал, что любому государству
они необходимы. И не раз я предупреждал кое кого из моих кол-
лег, чтобы они не брали на себя каких либо обязательств, выхо-
дящих за рамки официальных требований. Что касается Володи, то
с ним на эту тему у меня был разговор особый. Он был нашим
представителем в работах с американцами. А работали мы тогда
вместе с Ливерморской лабораторией - организации достаточно
закрытой. Семинары я старался проводить в Москве, но приходи-
лось иногда ездить и туда, в Ливермор, в святая святых: там
работал сам Теллер.
А Володя, благодаря своей раскованности, своему характе-
ру, своему техасскому сленгу был со всеми нашими заокеанскими
коллегами "в друзьях". Так, например, он никогда не останавли-
вался в гостиннице, а жил, порой по несколько недель, у кого
-нибудь из своих приятелей. Поэтому ему было доступнее многое
из того, что было заведомо недоступно остальным визитёрам. И
зная наши порядки, я был абсолютно убежден, что он не остался
вне поля зрения наших органов разведки. Потому я и говорил с
ним и предупреждал его. Но зная легкомысленность Володи и его
уверенность в себе, я думаю, что он не отказал им в каких то
просьбах.
Один американский профессор, очень доброжелательно ко мне
расположенный, както сказал мне о том, что в Соединенных Шта-
тах есть люди, которым очень не нравятся наши контакты с Ли-
вермором. Нет, не сам факт сотрудничества, а характер личных
взаимоотношений. Это было не задолго до трагедии и я рассказал
Володе об этом разговоре, называя всё своими именами. Но, ви-
димо, было уже поздно. Вскоре после исчезновения Александрова
Е.П.Велихов спросил меня о том, как продолжаются наши контакты
с Ливермором. Я сказал - все кончено. "надо продолжать и
восстанавливать утерянные связи - не сошёлся же свет на
Александрове". А он как раз и сошёлся. Контакты всегда очень
персонафицированны. И ипосле трагедии с Александровым, они
оказались раз и на всегда разрушенными. И тем не менее я не
хочу обвинять ЦРУ, поскольку нетрудно придумать ситуации, в
которых Александров мог стать лишней фигурой, мешавшей и нашей
разведке. Одним словом убрали Володю совершенно профессиональ-
но, причем в центре города. Кто кроме спецслужб мог это сде-
лать? И кому он ещё мог быть нужным?
После происшедшей трагедии лаборатория Александрова стала
распадаться. Правда мы еще сумели сделать несколько хороших
дел. Была международная конференция в Хельсинки, где мы с А.М.
Тарко довольно удачно выступили, были и некоторые расчёты, ко-
торые получилим международный резонанс. Особенно удачным ока-
зался расчёт, проделанный с помощию модифицированной системы,
проведенный В. П.Пархоменко и А.А.Мочаловым. В начале 50-х го-
дов американские генералы всерьёз продумывали уелесообразность
превентивного ядерного удара по городам Союза. Предполагалось
сбросить на 500 или 700 городов - было несколько сценариев,
ядерные бомбы того типа, которые были сброшены на Хиросиму.
Судьба наших городов была, более или мене очевидна. Но было
интересно понять общепланетарные последствия. Эффекта настоя-
щей ядерной зимы в таких ситуациях не возникло, хотя, конечно,
определённые климатические сдвиги произошли бы. Самое интерес-
ное заключалось в другом. Когда было посчитано распределение
выпавших радиоактивных осадков (йода и стронция), то оказа-
лось, что на территорию США, т.е. страны-агрессора выпало бы
не менее 20 чернобыльских доз этих радиоактивных материалов.
Несмотря на эти отдельные успехи работа в области гло-
бальных проблем стала замирать, да и финансирование стало сов-
сем иным. Тут еще сильно осложнились мои отношения с Дородни-
цыным и я понял, что мне необходимо расстаться с институтом, в
котором я проработал больше 30 лет. Вышедшее постановление об
статусе советников, позволявшее членам Академии, при уходе в
отставку, сохранять свою заработную плату, решало тогда все
проблемы финансового плана: я мог, сидя дома и не думая о за-
работке заниматься теми научными вопросами, которые меня инте-
ресовали.
Я понимал, что вступаю в новый период свой жизни, органи-
зация которой будет совершенно непохожа ни на что предыдущее.
И, честно говоря, я его побаивался, побаивался изменения свое-
го служебного и общественного статуса - во всяком случае, не
без волнения я передал Президенту Академии Г.И.Марчуку, мое
заявление об отставке. Я очень благодарен моей жене, которая
меня поддрержала в моем трудном решении. Теперь я понимю, что
это был единственный выход из того тупика, в котором я очутил-
ся в 85-ом году.
Мне шёл шестьдесят восьмой год, но я себя чувствовал
вполне работоспособным. Более того, у меня была целая програм-
ма, основные контуры которой я наметил ещё в начале 70-х го-
дов. Но в неё приходилось вносить принципиальные изменения,
поскольку она была расчитана на целый коллектив, на проведение
множества компьютерных экспериментов, а теперь я лишался и
коллектива и самой возможности использовать большую вычисли-
тельную машину. Расчитывать я мог только на себя.
В ОТСТАВКЕ
Переход на положение "надомника" оказался значительно
более безболезненным, чем я это ожидал. По существу я был к
нему почти подготовлен. Последние годы я жил все время некой
двойной жизнью. С одной стороны был большой коллектив, которым
я занимался, получая от этого немалое удовлетворение. Тем бо-
лее, что его научные дела шли совсем не плохо. Но была и
собственная интимно-научная жизнь. Именно интимная, о которой
мало кто знал. Она имела свою собственную логику и свои
собственные ценности.
Развивалась эта внутренняя жизнь по каким то своим зако-
нам, имела, действительно, собственную логику, которую я мог
контролировать в очень малой степени. На её развитие могли
оказывать влияние самые неожиданные обстоятельства. Но лишь
те, которые оказывались в каком-то определенном канале, и его
я не умел предсказать заранее. Возникал какой то особый духов-
ный мир, своя ментальность, порой мало мне самому понятная.
Вот несколько, казалось бы не очень связанных фрагментов, ко-
торые привели к тому, что жизнь осталась заполненной делом и
напряженной после моего ухода в отставку. Не менее, чем тогда,
когда я активно работал в Вычислительном Центре.
Не знаю почему, но еще в юности у меня сложились очень
добрые отношения с моим бывшим университетским профессором
А.Г.Курошем. Один летний отпуск 58-го года мы даже провели
вместе в туристском лагере на Карпатах. Александр Генадиевич
был родом из Смоленска, знал корни моей семьи, и всегда прояв-
лял ко мне внимание, хотя мои интересы были очень далеки от
его алгебры. Уже будучи профессором, я познакомился у него в
кабинете с одним из его докторантов, будущим академиком - В.М.
Глушковым, который после успешной защиты докторской диссерта-
ции переехал в Киев и возглавил институт кибернетики.
Мы с Глушковым сошлись во взглядах по многим вопросам,
гуляли вместе, сначала по Нескучному, а затем по Голосиевскому
саду. Много говорили, обсуждали разные планы. Он познакомил
меня со своими молодыми сотрудниками Михалевичем, Пшеничным,
Ермольевым и многими другими. Почти у всех из этой киевской
компании я потом, с легкой руки Виктора Михаиловича оппониро-
вал их докторские диссертации. Глушков был очень умным и я бы
сказал даже блестящим человеком. Мне с ним было интересно. И,
что касается математики, то наши взгляды были достаточно близ-
ки. Но в одном пункте мы с Глушковым расходились, причем рас-
хождения носили глубоко принципиальный характер.
У Виктора Михаиловича было ярко выраженное технократичес-
кое мышление. В одной из своих статей он даже написал о том,
что, как только в стране будет тысяча или десять тысяч элект-
ронных машин - число в этом утверждении роли не играет, то все
вопросы управления и порядка в стране могут быть решены. Далее
он полагал важнейшей проблемой оптимизацию принимаемых решений
в экономике и управлении производством. У него в институте
возникла, под руководством Михалевича, довольно сильная группа
специалистов по методам оптимизации. С этими людьми у меня
сложились самые добрые отношения.
Я в те годы также много занимался методами отыскания оп-
тимальных решений в задачах, которые возникали в технике. Мы
проводили совместные семинары и летние школы. И это сотрудни-
чество было взимополезным. Но мне казалось, совершенно неу-
местным отождествлять технику и экономику, в которой главной
персоной был человек, где электронная машина, как бы она не
была важна и совершенна, играла все-таки только вспомогатель-
ную роль.
Я в то время об этом много думал, размышлял и об управле-
нии экономикой и тоже порой был склонен к утверждениям в тех-
нократическом ключе - я сейчас иногда чувствую неловкость за
некоторые мной опубликованные утверждения. Особенно за ту при-
митивную трактовку программного метода управления, которая
принадлежала в равной степени и Глушкову и Поспелову и мне. В
наше оправдание я могу заметить, что такая "машинная эйфория"
была свойственна не только нам советским специалистам: наши
зарубежные коллеги думали в том же ключе. Однако, уже тогда, в
средине 60-х годов я начал понимать, что мир и общество устро-
ены куда сложнее, чем это казалась нам, специалистам, занимав-
шимся проблемами использования вычислительной техники.
Порой бывает очень непросто понять, почему то или иное,
иногда очень незначительное событие, может оказаться толчком
к полной перестройке мышления.
Как-то в одном из клязминских пансионатов собралось до-
вольно узкое совещание. Если мне память не изменяет, то оно
имело место году в 67-ом или 68-ом. Был на нём организатор со-
вещания В.М.Глушков, был Г.С.Поспелов, были люди из ВПК - че-
ловек 15-20, не больше. Мы хотели выработать общие принципы
внедрения современных методов обработки информации в управле-
ние народным хозяйством, в политику, в военные дела. К сожале-
нию из этого совещания ничего не получилось - более того мы
все перессорились. И различие состояло даже не только в пони-
мании смысла самого понятия "народохозяйственное управление".
Так, например, я придерживался довольно крайней точки зрения,
считая, что при любом уровне централизации, при любом уровне
совершенства вычислительных машин, управление не может быть
жёстким. Более того, жёсткое управление смертельно опасно для
станы и его народного хозяйства! Глушков придерживался иной
позиции.
Для меня такое утверждение было более чем тривиальным.
Занимаясь численными методами отыскания оптимальных решений, я
хорошо знал сколь они неустойчивы. Небольшая неточность в ис-
ходных данных, помеха в реализации такого решения и мы получа-
ем результат, который может быть куда хуже неоптимального. Бо-
лее того, принятого даже случайно! Расчёт оптимума нужен не
для практической реализации "оптимального решения", и тем бо-
лее не для директивного его утверждения, а для того, чтобы ви-
деть пределы возможного, чтобы не впадать в утопии. По сущест-
ву, именно с этого момента, с этого обсуждения, на которое ме-
ня пригласил Виктор Михаилович Глушков, у меня началось форми-
рования того миропонимания, которое я впоследствии назвал уни-
весальным эволюционизмом, миропонимания, которое мне позволяло
не только делать те или иные философские заключения, но и вы-
воды чисто практического характера.
Но тогда, на памятном совещании в клязминском пансионате,
этот, казалось бы, чисто научный спор перешел в ссору. Позднее
я понял её истинную подоплеку. Глушков хотел организовать
"шайку", как он говорил - "в нынешнее время люди живут шайка-
ми!" Т.е. группу единомышленников, способных энергично на раз-
ных горизонтах реализовать волю атамана. В качестве атамана
он, разумеется, видел только себя. Я тоже видел необходимость
объединения, но не в шайку, а в команду, где капитан команды
работает "на команду". Я тоже видел в качестве капитана такой
компьютерной команды Виктора Михаиловича - он был и моложе и
энергичнее, вхож в самые высокие инстанции, да и ума у него -
целая палата. И, самое главное - он хотел быть во глае такой
группы единомышленников. Но между командой и шайкой - столь
велика разница, что найти взимопонимание, даже при единстве
теоретических возрений, было бы невозможно! А их то, как раз и
не было.
Я это понял много позднее, понял я и то, что своими тео-
ретическими рассуждениями я ему помешал тогда во многом. Мы
расстались очень холодно и целый год при встречах только кива-
ли друг другу. Потом отношения нормализовались, но ни прогулок
по Голосиевскому лесу, ни совместных поездок за границу, а тем
более долгих, содержательных разговоров уже, увы, никогда
больше не было. Но, логика жизни именно такова - пересекающих-
ся путей много, а совпадающих, практически нет! Может в этом и
состоит прелесть жизни и перспектива развития сообщества тех
существ, которые стали осознавать себя людьми!
Вот эта дискуссия стала точком к изменению всего моего
образа мыслей. Понемногу я отошел от чисто информационных и
математических проблем. Человечество - часть Природы. Оно воз-
никло в результате сложнейших процессов её развития как едино-
го целого. Этот факт должен носить совершенно фундаментальный
характер и не может не определять особенности процесса общест-
венной эволюции. Марксизм всё время подчеркивает особенности
общественных процессов. Их определенное противопоставление
"естественному" ходу вещей. Но, может быть надо идти с другого
конца: понять что общего у процессов общественной природы и
самой Природы, учится у нее. Вдумываться почему всё происходит
так, а не иначе. Надо постараться не выделять Разум и его
носителя Человека из Природы, а научиться видеть их в кон-
тексте развития Природы, как явление самой Природы.
И тогда мы поймем почему в Природе нет оптимальных реше-
ний. Или, может быть ещё более точно - почему течение любого
природного процесса ма можем рассматривать как некую экстре-
маль, для которой всегда есть свой функционал, который она ми-
нимизирует. Это факт чисто математической природы неожиданно
приобрёл для меня, глубокое соджержательное значение. Беско-
нечное множество целей, а не просто случайный хаос.
Вступив на дорогу подобных размышлений, я оказался неожи-
данно в глубокой изоляции. Моё окружение - мои ученики и кол-
леги были "натасканы" на совершенно конкретную, технически и
математически ориентированную тематику. Они просто не воспри-
нимали моих мудрстваний. Не понял меня и милейший Алексей Анд-
реевич Ляпунов, с которым меня связывали дружеские отношения
ещё с довоенных времен. Ю.М.Свирежев, который ушёл в биологию,
также отнёсся к мои разговорам более чем без внимания, хотя
они и начали составлять основное содержание моей научной жиз-
ни. Но он меня свёл с Тимофеевым-Ресовским, который, в отдичие
от других, отнёсся к моим разглагольствованием вполне серьёз-
но, без иронии и с полным сочувствием.
К сожалению мои контакты с Николаем Владимировичем были
очень непродолжительными и случайными. Но я сделал из них два
важных для себя вывода. Во-первых, вопросы, меня волнующие -
вовсе не плод дилетанских размышлений. Они достаточно серьёз-
ны и обоснованны, чтобы их не отбрасывать, а заняться ими,
приобретя определенный профессионализм. А во-вторых, для того,
чтобы превратиться в целостную конструкцию, они должны прело-
миться сквозь призму какой-нибудь конкретной работы, связанной
с моими профессиональными навыками. Тогда они приобреут и ту
основу, которая позволит говорить о некоторой научной програм-
ме.
Вот так я начал заниматься изучением биосферы, как це-
лостной системы. Проблемы математического моделирования, кото-
рые на первом этапе составляли основное содержание этой
работы, постепенно уступали свой приоритет вопросам методоло-
гическим. Я снова вернулся к размышлению над вопросами, кото-
рые были подняты в дискуссиях с Глушковым, но уже на совершен-
но ином уровне. Теперь отправной точкой был для меня тот факт,
что в Природе все процессы идут под воздействием стохасти-
ческих факторов и с огромным уровнем неопределенности. В об-
ществе по иному тоже быть не может!
Так постепенно начала формироваться та система взглядов,
которую я позднее назвал универсальным эволюционизмом. По су-
ществу, это оказался просто по другому трактуемый принцип са-
моорганизации или синергетики, которой стали заниматься во
всем мире. Но в целом это оказался вовсе не пересказ, а доста-
точно оригинальная и самостоятельная конструкция, самостоя-
тельный ракурс рассмотрения проблем самоорганизации. Она не
только допускала развитие и разнообразные математические ин-
терпретации, но что ещё важнее и многочисленные приложения.
Но изложение всей этой системы взглядов - уже далеко
выходит за рамки этого сочинения. Я это уже сделал в форме
лекций, который прочитал в Московском Университете и Русс-
ко-Американском Университете. Они записаны на твердом диске
моего компьютера и если однажды найдутся средства для их пуб-
ликации, то они смогут составить целую большую книгу.
Итак, работы по компьютерному представлению биосферных
процессов глобального масштаба и проблемам оценки последствий
крупномасштабной ядерной войны, завершились однажды моей отс-
тавкой. Но я перенёс её довольно спокойно, поскольку у меня
оказался поготовленным широкий фронт работ, носящих методичес-
кий и методологический характер.
Всё к лучшему, что происходит в этом лучшем из миров.
Оказавшись на едине с компьютером, я получил ту свободу для
размышлений, которой у меня раньше никогда не было. И я ей
воспользовался. Но это уже другая тема.
|