МНЭПУ

Международный Независимый
Эколого-Политологический Университет

(МНЭПУНовости ][МНЭПУ сообщает...] Поступить ]   Факультеты ] Обучение ] Эл Библиотека ]
к страничке Н.Н. МОИСЕЕВА ] Моисеев Н.Н. Судьба цивилизации. Путь Разума. ] МОИСЕЕВ Н.Н. КАК ДАЛЕКО ДО ЗАВТРЕШНЕГО ДНЯ 1917 - 1993 (Свободные размышления) ]

Глава YII. РАБОТА, ПОИСКИ И СМЕНА ДЕКОРАЦИЙ

             
    

ВЫЧИСЛИТЕЛЬНАЯ ТЕХНИКА И СИМПТОМЫ НЕБЛАГОПОЛУЧИЯ

Вспоминая первые полтора десятилетия моей московской жиз-
ни, мне  трудно  выделить какие то особо яркие факты - работа,
работа и еще работа!  Вычислительный Центр Академии Наук,  где
мне предложили,  одновременно  с  работой  в  Московском Физи-
ко-техническом институте,  заведовать  отделом,  был  одним из
академических научных учреждений, которые активно сотрудничали
с  исследовательскими и проектными организациями занятыми соз-
данием авиационной и ракетной техники.  Нам не приходилось ис-
кать задач - они сами сваливались нам на голову. Причем в зна-
чительно большем количестве,  чем мы могли тогда переварить. И
они были  мне по душе,  поскольку требовали сочетания физичес-
кой, инженерной интерпретации с хорошей и трудной математикой.
     Моим главным  партнером было КБ,  генеральным конструкто-
ром, в котором был мой старый знакомый по МВТУ  профессор В.Н.
Челомей, хотя  приходилось  работать  и с Королевым и Янгелем.
Когда возникали некие трудные задачи,  требующие вмешательства
Академии Наук, то я предпочитал работы вести дома, т.е. у себя
в ВЦ с использованием тех вычислительных машин,  которыми рас-
полагал наш центр,  опираясь на квалификацию моих коллег. Но в
этой работе всегда принимали участие сотрудники наших  "заказ-
чиков". Бывали времена, когда в моей лаборатории, состоящей из
трех комнат работало до 30 посторонних инженеров из  разных КБ
и НИИ.  Со средины 50-х годов мы оказались,  но к сожалению не
надолго, в центре целого круговорота вопросов, каждый их кото-
рых должен был быть решен ещё вчера.  И все возникавшие задачи
были совершенно новыми, с которыми инженеры и физики раньше не
сталкивались.  Они требовали и новых подходов, и новой матема-
тики,  и всегда изобретательства.  Это было какое-то  "научное
пиршество ".
     Вообще пятидесятые  и  первая половина шестидесятых годов
были очень светлым временем для нашей  научно-технической  ин-
теллигенции. Её энергия, её способности, умение - всё это было
нужно народу,  нужно стране,  нужно государству.  Причины тому
хорошо известны,  они были известны и нам, но это нисколько не
снижало нашего рабочего энтузиазма.  Наоборот  мы  чувствовали
свою причастность к становлению Великого Государства.  Что мо-
жет сравниться с ощущением востребованности, нужности? Есть ли
другие равноценные стимулы для оптимизма и желания работать? И
особенно тогда,  когда после смерти Сталина постепенно  начало
исчезать чувство страха, когда росла раскованность людей.
     Читая сейчас воспоминания диссидентов я вижу в сколь раз-
ных мирах мы жили.  У нас просто не было "кухни"  и  "кухонных
разговоров". Мы  говорили  о  всём том,  что нас интересовало,
достаточно свободно не только на кухнях,  но и  на  семинарах,
конференциях. И  не  очень  стеснялись в выражениях,  особенно
после ХХ съезда.  Постепенно,  конечно, выработались некоторые
"правила игры",  которые большинство приняло и соблюдало.  Они
включали, разумеется, и различные табу: богам - божье, а кеса-
рям - кесарево. Впрочем, кесарево нас трогало очень мало - по-
литикой мы не занимались,  мы жили в мире науки, в мире техни-
ки.  Здесь  мы  имели  полную  свободу  и  "даже больше" - нас
увлекало соревнование с Западом и мы совершенно  не собирались
проигрывать. Сегодня в эпоху "безнадеги" очень невредно вспом-
нить об этом настрое и реальности тех лет.  Он был свойственен
огромному большинству "технарей", в том числе и будущему вели-
кому диссиденту и великому гражданину А.Д.Сахарову.  Однажды в
те  годы  мне  довелось провести несколько дней в Арзамасе и я
пару раз обедал с Анреем Дмитриевичем.  Мы в равной мере  были
увлечены своими делами. Когда я встретил Сахарова в Москве лет
через 10 -12,  я его не узнал - это был уже другой человек.  Я
думаю, что в той или иной степени, мы все пережили становление
и разрушение своего внутреннего послевоенного мира. И что гре-
ха таить - это был мир молодости,  мир веры в свою страну, мир
надежд и стремлений в будущее. А большевики, партия, коммунис-
тическое завтра - о всем этом мы и не думали.  Всему подобному
приходит конец, а Россия должна остаться. Об этом мы и говори-
ли и очень откровенно, никого особенно не стесняясь.
     В те годы я много ездил по заграницам, читал циклы лекций
выступал с  докладами и всюду читал их по-русски - кроме Фран-
ции, поскольку говорил по французски.  Аудитории  всегда  были
большими и заинтересованными.  Я видел, что в той области нау-
ки,  где я работал,  мы идем, по меньшей мере вровень с Амери-
кой.  И  мне  порой казалось,  что я увижу как однажды русский
язык утвердится в роли второго интернационального языка  науч-
ного общения.
     Иллюзия - все-таки хорошая вещь - она рождает веру в  бу-
дущее, энергию и увлеченность, а значит и новые стимулы. И но-
вые идеи.
     Но симптомы неблагополучия появились уже тогда, более чем
за тридцать лет до начала перестройки. Мы их увидели очень ра-
но, но надеялись,  что они ещё не говорят о смертельном недуге
и верили в то, что есть надежда, что они постепенно могут быть
устранены волею тех,  от которых зависят судьбы страны.  А то,
что эти судьбы зависят от  небольшого  числа  конкретных  лиц,
считалось аксиомой.  Вера в доброго и умного царя всегда быто-
вала в русском менталитете - еще одна горькая утопия.  Вложен-
ная в нас не только большевиками.  Но как она упрощала жизнь -
достаточно научить этого умного и всё станет на место!
     Среди видимых симптомов, может быть даже важнейшим из них
было состояние  дел  с  вычислительной техникой.  В истории её
становления и трудностях развития и использования, как бы сфо-
кусировались вся  несостоятельность нашей общественной органи-
зации и неспособность общества остановить свой бег к  неизбеж-
ной катастрофе.
     Забегая вперед, я хотел бы заметить, что причина последу-
ющей деградации заключалась не в том,  что мы прозевали  новый
взлет научно-технического   прогресса,   а   в  принципиальной
неспособности его принять. Академик М.А.Лаврентьев многие дру-
гие,  в том числе и автор этих размышлений, еще в средине 50-х
годов говорили о том, что восстановление и развитие промышлен-
ности надо производить на новой технологической основе. Но ве-
домствам выгодно было только "гнать вал".  Вот этого мы  тогда
не  понимали.  И  судьба  использования вычислительной техники
особенно наглядно демонстрирует особенности нашей системы  от-
раслевых монополий.
     Вычислитеьная машина тех времён - некоторый  удивительный
ламповый агрегат, родилась в Советском Союзе почти одновремен-
но с ее рождением в Соединенных Штатах и, уж во всяком случае,
от  них независимо.  Мы просто ничего не знали о работе амери-
канских инженеров и математиков во главе с Джоном  фон  Нейма-
ном,  которые  были  основательно засекречены.  Пусть историки
техники раскроют детали этого эпохального события, но суть его
состоит  в  бесспорном параллелизме развития техники и ее пот-
ребностей.  А потребности в вычислительной технике рождала  на
грани сороковых и пятидесятых годов, прежде всего военная про-
мышленность.  И пока это было так,  пока потребности рождались
военнопромышленным комплексом,  пока не было военного паритета
с Соединенными Штатами, мы шли вровень с Западом.
     В конце  50-х годов я оказался в составе первой или одной
из первых групп советских специалистов,  совершивших экскурсию
по вычислительным центрам Западной Европы. И вот мои впечатле-
ния от  той  поездки:  ничего нового!  Те же ламповые монстры,
страшно ненадёжные,  те же маги-инженеры в белых халатах, уст-
раняющие сбои в их работе, примерно то же быстродействие и па-
мять машин.  Ну а задачи?  Мне казалось, что мы умеем делать и
кое  что по-хитрее.  Наши алгоритмы были заведомо более совер-
шенными.
     Этот любопытный феномен общеизвестен.  Практическая  дея-
тельность, особенно в сфере ВПК, была в Советском Союзе весьма
престижной и  большое  количество  талантливых  (как  говорят,
перспективных)  математиков  с  энузиазмом  трудились в разных
закрытых организациях.  Ситуация на Западе была  совсем  иной.
Талантливая молодежь предпочитала,  преимущественно, независи-
мую университетскую карьеру и занятия для души в сферах доста-
точно  дистанцированных  от  практических приложений.  Другими
словами в сфере компьютерной математики,  мы соревновались  со
второй командой математиков и явно у нее выигрывали. О том как
и почему это все происходило мне ярко живоописал Ричард  Белл-
ман, с которым я подружился в начале 60-х годов и до самой его
кончины в конце 80-х поддерживал добрые отношения.
     Одним словом,  из своей первой поездки в  "дальнее  зару-
бежье" я вернулся полный оптимизма и уверенности в наших перс-
пективах  -  у  страны есть мускулы и на Мировом Рынке науки и
техники наши шансы не так уж плохи.  Вот что значит формулиро-
вать вывод на основе неполной информации! На самом деле ситуа-
ция была совершенно иной. И это мы стали чувствовать уже очень
скоро! И дело было не в нас математиках или компьютерщиках.
     Уже в начале тех же самых 60-х годов,  когда я снова ока-
зался во Франции,  обстановка была уже совсем непохожей на ту,
которуя я видел три года назад.  Тем не менее и тогда,  как  и
большинство (вероятнее всего,  подавляющее) моих коллег, я ещё
не понимал,  что во всём происходящем проявляется принципиаль-
ная неспособность нашей, сложившейся к тому времени политичес-
кой  и экономической системы к каким либо существенным усовер-
шенствованиям.   Отставание   в   развитии   и   использовании
вычислительной техники было на самом деле симптомом,  абсолют-
ным индикатором абсолютно смертельной  болезни.  И  это  почти
никто тогда не осознавал.  Во всяком случае мой диагноз небла-
гополучия тоже был иным.
     Так что же произошло в те роковые годы начала 60-х?
     Именно тогда произошёл переход от ламповых вычислительных
машин к транзисторам. Но почему одно техническое изобретение -
переход от электронных ламп к  полупроводниковой  технике  так
качественно повлиял на всю мировую ситуацию,  на историю СССР,
почему он выбросил нас из числа технически развитых государств
и определил развал Великого государства,  в неизмеримо большей
степени,  чем все действия всех возможных диссидентов? Мне ка-
жется,  что и сейчас многие не отдают себе отчета в  происшед-
шем.
     Ламповые компьютеры были крайне ненадежными - непрерывные
сбои и ошибки в вычислениях.  Они требовали очень квалифициро-
ванного персонала инженеров и математиков и годились  лишь для
уникальных расчётов.  Вот почему их использовали лишь там, где
без них обойтись было нельзя,  в принципе нельзя! - В ракетной
и ядерной технике, прежде всего. Никто не рискнул бы запустить
Гагарина в космос, не имея средств контроля траектории.
     Но вот  появилась  полупроводниковая техника,  обладавшая
практически абсолютной надежностью.  В результате компьютерные
методы обработки информации,  в том числе и расчёты, сделались
доступными массовому пользователю.
     Но, как только такое произошло,  стало очевидным, что но-
вый инструмент  куда  нужнее  в  торговле,  бизнесе,  массовом
производстве, чем в чисто оборонных делах. В последнем случае,
он нужен для престижа или безопасности страны, а в бизнесе вы-
числительная машина приносит реальные деньги!  Более того, там
компьютеры сделались основой новых технологий. И решающим фак-
тором успеха в условиях рыночной конкуренции, борьбе комерчес-
ких и производственных структур.  А это поважнее любых оборон-
ных  задач!  Общество  свободного  предпринимательства  быстро
усвоило как с помощью компьютеров можно делать деньги.  Это  и
решило судьбу информатики.
     Как только  такое  обстоятельство  было осознано западным
бизнесом, там начался бум.  Об этом много написано и  вряд  ли
стоит пересказывать известное. Замечу лишь одно - компьютерная
революция знаменовала начало нового  витка научно-технического
прогресса.  Он оказался сопряженным с энергетическим кризисом,
с резким, многократным подорожанием нефти и других энергоноси-
телей.  В  капиталистических странах произошла структурная пе-
рестройка всей промышленности, родились энергосберегающие тех-
нологии,  появились персональные компьютеры и,  так называемые
"высшие технологии",  то есть прецезионные технологии, которые
нельзя  реализовать  без встроенных в оборудование электронных
устройств. Западная промышленность изменила за два десятка лет
весь свой облик.
     Наша же  бюрократизированная,  расписанная  по отраслям -
монополистам экономика не была готова,  да и не была способной
принять  этот вызов научно-технической революции - он оказался
для неё,  не просто неожиданным, а смертельным. Началось быст-
рое техническое и экономическое отставание и не только от Аме-
рики и  Японии.  Много  ли людей отдают себе отчет в том,  что
именно этот вызов стал причиной горбачёвской перестройки,  ко-
торый будучи умноженным на импотенцию и амбицию политиков при-
вел страну в современной состояние?  Я думаю, что и М.С.Горба-
чёв не  очень понимал даже в начале 80- х годов в чем истинная
причина потери мускул у Великого Государства. Понимай он это и
вся пересторойка могла бы пойти по иному.
     Да и мы - представители науки и техники,  тоже многое по-
няли совсем не сразу. Мы предупреждали о перспективах в разви-
тии  электронной техники,  говорили о необходимости экстренных
мер,  подобных тем, которые наше правительство реализовало при
создании ракетно-ядерного потенциала.  В.М.Глушков, Г.С.Поспе-
лов,  автор этих строк и многие другие писали записки в Прави-
тельство, в ЦК, выступали на различных конференциях, заседани-
ях ВПК, писали статьи в газетах, говорили много нелицеприятных
вещей.  Однако всё было тщетно.  Но, делая всё это, мы, тем не
менее,  до конца не озознавали,  что по иному и быть не могло!
И, что наши потуги - обречены на неудачу!
     Наша государственная, политическая и экономическая систе-
ма была уникальным созданием Природы. Именно Природы! Ее никто
не создавал по какому-либо задуманному плану.  Она возникла  в
результате  внутренних причин развития организации,  тех изна-
чальных стимулов,  которые в неё были заложены ещё в  процессе
революции.  Сталин  мог быть или не быть,  но система не могла
развиваться иначе,  ибо он был не только её создателем,  но  и
был создан ею.  Горбачёв мог состояться или не состояться,  но
система необходимо должна была рухнуть.  Раньше или позже, так
или иначе,  но она должна была развалиться,  ибо она оказалась
несостоятельной в борьбе за место под солнцем на нашей  груст-
ной планете. Просто она могла рухнуть по-иному.
     Существовала иллюзия,  что в нашем советском обществе от-
сутствовала конкуренция. Действительно в производственной сфе-
ре она  почти  не возникала,  поскольку в ней законами был ут-
вержден монополизм - всё,  что надо было делать,  кто и за что
отвечает расписывалось по отраслям.  Но люди оставались людьми
и хотя Система стремилась утвердить принципы винтика,  превра-
тить коммунистический фаланстер в человеческий вариант термит-
ника, люди оставались людьми с их страстями, желаниями. Биосо-
циальные законы продолжали действовать. Поэтому конкуренцию на
рынке товаров заменила иная конкуренция.  Возник  иной  Рынок,
возникла система отбора людей, не по удачливости в бизнесе - в
производстве, торговле, как это происходило в обществе свобод-
ного предпринимательства,  а по принципу служения Системе,  то
есть иерархии,  тем которые стоят на ступеньку выше. И главным
стало обеспечивать их покой.  Стабильность - приказано не бес-
покоить! Вот идеал - Рынок сиюминутного благополучия.
     Вот главное  за  что  ценились люди,  а беспокойных людей
система отбраковывала  и отправляя на переферию общества,  по-
добно тому,  как капиталистическая система отбраковывает, отб-
расывает  за  борт  неудачливых бизнесменов.  И постепенно всё
этажи экономической и политической власти всё больше и  больше
заполнялись людьми способными обеспечивать комфортноые условия
существования своим вышестоящим. Причем сиюминутные, без оцен-
ки перспективы. Вот почему у работников любых аппаратов - пар-
тийных,  ведомственных,  неизбежно  вырабатывалась  психология
временщиков,  предельно  простого  удовлетворения  сиюминутных
потребностей вышестоящих.  Что  же  касается  отраслей-монопо-
листов,  то у них и не может быть других целей. И давление ВПК
постепенно ослабевало - ведь паритет в области вооружения  был
достигнут.  А  дальше - с минимум беспокойств,  на достигнутом
было необходимо удержаться.  А для этого не надо выдумать  что
то такое свехестественное!
     Вот мы  и стали копировать западные "проверенные" образцы
- проще и надежнее. Система постепенно все чаще и чаще отказы-
валась развивать собственные идеи и не только в области вычис-
лительной техники.  Проще и меньше риску "сейчас ошибиться". А
о будущем,  о том,  что такой путь запланированное отставание,
что он  ведёт к деградации интеллектуального потенциала нации,
никто особенно и не думал.  А о записках "наверх" от тех,  кто
видел грядущие опасности никому, по существу, и дела никому не
было.
     Но еще хуже было то, что монополизм в промышленности кон-
сервировал старые технологии всюду,  в том числе и в оборонной
сфере и постепенно превращал вторую державу мира в некое арха-
ическое учреждение,  сильное только своими  воспоминаниями.  И
мы,  специалисты,  связанные в военно-промышленным комплексом,
это отлично понимали. И мучительно искали выхода.
     Я думаю,  что тогда, когда факт нашего отставания в воен-
ной сфере был по настоящему осознан в верхних  эшелонах власти
и началась перестройка. Я бы не хотел особенно хулить её авто-
ров - много ли людей тогда отдавали отчет в том,  что происхо-
дило.  Только  теперь мы стали понимать,  что разрушение нашей
системы было предопределено. И ещё - это была часть общего ми-
рового кризиса. Но об этом как-нибудь в другой раз.
     Так или  иначе,  но  уже  в  60-х  годах  начался процесс
постепенной деградации  нашей промышленности,  в том числе,  и
военной - начало устаревать  оборудование,  уменьшаться  коли-
чество новых изделий. Первыми этот спад почувствовали люди за-
нимавшиеся опытными разработками - интерес к оргнинальным  но-
вым  техническим  конструкциям и новым идеям стал заметно уга-
сать.
     Итак, в  начале  60-х  годов был достигнут "военный пари-
тет". Только объяснить, что означает такое замысловатое слово-
сочетание  было  совсем не просто.  Мы этого не умеем делать и
сейчас.  Я думаю, что и сами военные не очень то отдавали себе
отчет в том, какой смысл следует в него вкладывать. Может быть
самое точное значение этого термина  состоит  в  обывательском
утверждении:  каждая  из  двух сверхдержав могла полностью и в
одночасье уничтожить друг друга.  А заодно и всё живое на пла-
нете. Я его воспринимал, как достижение такого уровня вооруже-
ний,  когда война сверхдержав и  их  собственное  самоубийство
становятся синонимами.
     Вот когда это случилось, у наших военных и политиков воз-
никло ощущение  самодостаточности  -  теперь можно не беспоко-
иться.
     А как  следствие  -  начали слабеть прямые стимулы совер-
шенствования вооружения.  Предложения разных технических  нов-
шеств  и изобретений,  требующие дополнительных волнений и пе-
рестроек встречали в ведомственных  корридорах  всё  меньше  и
меньше энтузиазма. Атмосфера в промышленных кругах стала круто
меняться и очень мало походить на то,  с чем мы вошли в после-
военный мир.
     Как следствие этого процесса интерес оборонной промышлен-
ности к  исследованиям поиского характера тоже стал снижаться.
А вместе с ним менее интенсивными становились  и  обращения  к
академическим коллективам.   Теперь   уже   не  промышленность
приходила к нам с просьбами о проведении тех или иных исследо-
вательских работ, а мы - академические теоретики стали пытать-
ся заинтересовать промышленность,  дабы она своими влияниями и
финансовыми  возможностями поддержала наше слабеющее существо-
вание.  Время,  когда промышленность не могла без нас обойтись
ушло. И я думаю, что навсегда!
     В таком  развитии событий была еще одна немаловажная при-
чина. И она тоже была связана с монополизмом отраслей.  Отрас-
левые конструкторские  и технологические институты стали заво-
дить свои собственные теоретические отделы  и  сумели  в  этом
преуспеть: к началу 60-х готов теоретические группы в отрасле-
вых НИИ и КБ представляли уже значительную силу.
     Особенно остро всё это сказалось,  опять же на  состоянии
дел с вычислительной техникой. Военная промышленность пошла по
линии создания и использования  специализированных электронных
машин.  А универсальные компьютеры, которые нужны были, прежде
всего, исследователям, перестали быть в центре внимания произ-
водителей.  Оригинальные отечественные разработки, которые нам
позволили на заре истории развития вычислительной техники про-
вести  все  расчёты необходимые для создания ядерного оружия и
запуска человека в космос, постепенно сходили на нет! Их стали
замещать машины,  так называемой, единой серии - неудачные ко-
пии устаревших образцов фирмы IBM.  А талантливые конструкторы
наших собственных компьютеров стали спиваться. И не в перенос-
ном, а прямом смысле! Что еще остается делать талантливому ху-
дожнику, если ему поручают копировать чужие картины?
     Еще хуже обстояло дело с процессом  внедрения электронной
техники в  управленческую,  торговую  и хозяйственную деятель-
ность, что было особенно выгодным, с точки зрения эффективнос-
ти производства. Конечно, кое что делалось, но скорее под дав-
лением общественности,  чем в силу производственной необхорди-
мости. И  заторможенность  технического  прогресса  была также
легко объяснима той  отраслевой  монополизацией  и  разбиением
всей нашей жизни на уделы,  которые сверху до низу пронизывали
все наше существование.
     Коль нет конкурента,  коль ты единственный производитель,
то и  незачем что то усовершенствовать,  стараться - и так съ-
едят, ведь больше есть нечего! Да и к тому же принцип "не бес-
покоить".  Тем  более внедрением новой управленческой техноло-
гии,  основанной на компьютерной обработке информации, которая
влечет особое  беспокойство.  Ведь  эта  самая компьютеризация
всегда связана с необходимостью учиться, переучиваться на ста-
рости лет.  И,  что самое страшное для любого чиновника, такая
смена технологии неизбежно связана с перестройкой управленчес-
кой  структуры.  То есть с заменой одних людей другими.  А это
всегда болезненно  для  любых организацонных структур.  И если
такую перестройку можно избежать, то любой чиновник готов зап-
латить за это немалую цену.
     Вот так, постепенно, всё и начало изменяться к худшему. И
мы у себя в Вычислительном Центре и на Физтехе очень скоро по-
чувствовали эти изменения.  Приходилось искать  новые  области
для работы.  По другому работать самим и по другому учить сту-
дентов.  Ракетно-космическая тематика и в Академии Наук начала
себя  исчерпывать.  Такое,  может  быть  было  и естественным,
поскольку наши работы стали потихоньку превращаться из поиско-
вых в рутинную инженерную практику. И совсем не был неправ наш
тогдашний Президент Академии М.В.Келдыш,  когда он  говорил  о
необходимости использовать весь тот математический аппарат, те
навыки и знания,  которые мы приобрели,  работая  по  тематике
ВПК,  в  гражданской  сфере - если бы они там были нужны!.  Он
призывал нас к новым поискам. Келдыш, может быть лучше чем кто
либо, чувствовал "начало конца". Послевоенный взлёт стал выды-
хаться,  Система переходила в стационарное состояние,  которое
мы позднее  назовем состоянием застоя.  Но это было её естест-
венное состояние - неисправимое без коренного изменения  самих
основ Системы и,  прежде всего,  отраслевого монополизма.  Вот
этого мы тогда не  понимали  и  стремились  многое  исправить,
апеллируя к разуму, к науке. Результаты известны.
     Меня, все эти изменения касались самым  непостредственным
образом.  Я  получил государственную премию за теорию движения
тела с жидкостью - другими словами за разработку теоретических
основ  динамики  жидкостной ракеты.  За асимптотические методы
расчета траекторий космических аппаратов,  позволяющие обеспе-
чивать устойчивость счёта при минимальной ошибке, я был избран
членом международной Академии Астронавтики - одним словом, вся
моя деятельность и все мои успехи были связаны с ракетной тех-
никой.  А в этой области, перспективы масштабных академических
исследований становились всё более и более проблематичными.
     У меня было два пути.  Первый - возвращаться  в  "чистую"
инженерию. Второй - искать новые приложения своим силам а Ака-
демии, то есть новые научные проблемы.
     Первый был  более  простым - в промышленности у меня была
хорошая репутация.  Кроме того, я получил весьма лестные пред-
ложения и от Челомея и от Янгеля, стать их заместителем по те-
оретической проблематике.  Однажды я даже дал  свое  согласие.
Правда это было в состоянии сильного подпития.
     Янгель в Днепропетровске,  в самом городе имел загородную
усадьбу - дом окруженный довольно большим лесом.  Не парком, а
куском леса - место великолепное и рядом со  знаменитым  Южным
КБ. И вот однажды ранней осенью, которая восхитительна в Ново-
россии, я был его гостем.  Цель приглашения -  мой  переезд  в
Днепропетровск. И  вот за обильным возлиянием - а у Янгеля всё
было богатырским и ракеты и возлеяния, я дал свое согласие.
     Но на  утро  после тяжелого похмелья,  после того,  как я
просидел с группой его ведущих инженеров,  стараясь вникнуть в
суть задач, я понял, что уже не могу расстаться с той свободой
мысли, которая была у меня в Академии.  Я  отказался,  понимая
сколь многого я лишаюсь и избрал второй путь.
     Келдыш отнёсся весьма неодобрительно к моему  отрицатель-
ному решению.  Оказалось, что моё приглашение в Днепропетровск
было его инициативой.
     У меня  никогда  не  было с М.В.Келдышем каких либо особо
добрых отношений,  но он несколько раз пытался поднять меня на
высокие административные ступеньки.  И каждый раз я отказывал-
ся.



    

ИССЛЕДОВАНИЕ ОПЕРАЦИЙ - ГЕРМЕЙЕР, БЕЛЛМАН, ЗАДЕ

С начала 60-х годов в Советском Союзе - Москве, Ленингра-
де, Киеве, стали довольно интенсивно заниматься методами опти-
мизации. Это была своеобразная страница жизни довольно большо-
го коллектива советских ученых, - математиков, инженеров, эко-
номистов,   связанная   со  многими  иллюзиями  и  наполненная
разочарованиями. Отыскание оптимальных решений всегда занимало
в метематике весьма значительное место. Тем более, что доволь-
но много инженереых задач сводились к проблемам оптимизации. С
появлением электронных вычислительных машин в этом направлении
открылись новые перспективы.  И многим,  в том числе и  автору
этих размышлений,  казалось, что работы в области оптимизации,
теории оптимального управления,  прежде всего,  откроют  новую
страницу в  истории государства и не останутся чисто математи-
ческими упражнениями. Я не думаю, что это была дань марксизму,
поскольку и  на Западе увлечение идеями оптимизации в то время
было повсеместным.
     Традиционно, со времен великого Эйлера,  физика и механи-
ка, а затем и практика машиностроения были основными  "постав-
щиками" вариационных  задач.  Однако  в конце 50-х годов новое
поле деятельности было  открыто  не  традиционными  интересами
чистой  математики  и рутинной инженерной практикой,  а той же
ракетной техникой, о которой я уже столько говорил в этой кни-
ге. Вывод  на  орбиту некоторого груза требует огромных затрат
энергии.  Поэтому становится весьма актуальной проблема выбора
такой траектории  стартового  участка космической ракеты,  при
движении вдоль которой,  с той же затратой топлива, можно было
бы вывести на орбиту лишний килограмм полезного груза. Первый,
который понял суть этой проблемы  был  Д.Е.Охоцимский.  Ещё  в
46-ом, году, будучи студентом, он опубликовал работу ей посвя-
щенную.
     Оказалось, что задачи выбора оптимальной траектории выхо-
дят за  рамки классического анализа (того вариационного исчис-
ления, которое было создано Эйлером  и  Лагранжем)  и  требуют
разработки новых математических подходов.  И он уже содержался
в знаменитой статье Охоцимского.  Но решающий шаг, увы, сделал
не он. А о статье Охоцимского помнят только отдельные специал-
исты.
     Дело в  том,  что  лет  через  пять  после  этой  работы,
Л.С.Понтрягин опубликовал  свой  принцип  максимума.  Им  была
предложена чрезвычайно простая и элегантная конструкция,  поз-
воляющая сводить эти нестандартные задачи  анализа  к  краевым
задачам для  обыкновенных дифференциальных уравнений - задачам
трудным,  но всё же решаемым классическими методами численного
анализа. Но,  по  моему глубокому убеждению,  решающий шаг всё
таки был сделан Охоцимским - именно он впервые  показал, пусть
на примере, как надо решать такие задачи. Для этого он исполь-
зовал,  так называемые, игольчатые вариации и объяснил некото-
рые особености оптимальных траекторий. Впрочем, игольчатые ва-
риации придумал еще Лежандр в начале XIX века, но кто помнит о
таких вещах?
     Так или иначе,  заключительное слово было сказано Понтря-
гиным. И это - "абсолютная истина"!  Мне всегда было жаль, что
"понтрягинцы" не ссылались на основополагающую работу студента
дипломника мехмата МГУ, каким был в ту пору Дмитрий Евгениевич
Охоцимский. Впрочем таков стиль наших математиков -  не  заме-
чать, всего того,  что сделано не  ими. Пантрягицев - особенно.
     Мне всегда казалось, что самое главное в науке понять ос-
новную сущность,  основную идею, дать её рельефную интерпрета-
цию. Строгое доказательство, возможность его предельного обоб-
щения также необходимы - это закрепление  позиций  знания,  но
истинное развитие  науки  определяют интерпретации,  они несут
нечто существенно более важное,  чем строгое доказательство  -
то понимание, которое необходимо для продуцировния новых идей.
     Я помню, например, как в начале 50-х годов Андрей Василь-
евич Бицадзе дал несколько замечательных примеров иллюстрирую-
щих свойство сильной эллиптичности.  Однако позднее в сознании
математиков эти результаты оказались связанными с именем  про-
фессора Вишика, который, кажется, в своей докторской диссерта-
ции построил общую теорию таких систем.  Как ни важна была ра-
бота Вишика,  но само открытие свойства сильной эллиптичности,
интепретация его особенностей были,  прежде всего, достижением
Бицадзе, его вкладом в математику. Не чисто спортивный резуль-
тат,  не техническое преодоление трудностей,  что  традиционно
особенно цениться математиками,  а понимание "души" проблемы -
вот что меня всегда привлекало в первую очередь.  Вот почему я
так ценю работу Охоцимского. Почему и сам ушёл из чистой мате-
матики.
     По этой же причине, когда в начале 60-х годов я начал чи-
тать на Физтехе курс методов оптимизации, я решил пересмотреть
все истоки принципа максимума и постараться проделать до конца
тот путь,  на который вступил Охоцимский.  В своем курсе я  не
стремился строить и излагать какую либо строгою теорию. К тому
времени, с точки зрения матаматики,  всё уже было давно понято
и все основные результаты получены.  Но мне хотелось дать сту-
дентам такую интерпретацию, которая позволила бы увидеть сколь
по существу прост этот принцип,  как он  естественным  образом
связан с классическим математическим анализом,  его  идеями  и
что принцип максимума выводится практически традиционным обра-
зом, опираясь лишь на идеи Лагранжа и Лежандра.
     Исследования оптимизационных проблем я постарался  поста-
вить более  широко,  рассматривая  их  в качестве естественной
составляющей более общей проблемы построения теории  и методов
отыскания рациональных решений.  Другими словами, я считал не-
обходимым в таком институте как наш, ориентированном на эффек-
тивные  решения прикладных задач с помощью вычислительной тех-
ники, изучать проблемы оптимизации в контексте той дисцинлины,
которую  в послевоенные годы стали называть исследованием опе-
раций.  В Вычислительном Центре была организована  лаборатория
исследования операций, возглавить которую я пригласил Юрия Бо-
рисовича Гермейера, моего старого друга Юру Гермейера, с кото-
рым  мы еще в школьные годы ходили в кружок Гельфанда,  жили в
одной комнате в общежитии на Стромынке, будучи студентами мех-
мата и работали вместе в конце сроковых годов в НИИ-2 у одного
и того же главного конструктора Диллона.
     В это  же время в МГУ академиком А.Н.Тихоновым начал соз-
даваться факультет  прикладной  математики  и  кибернетики.  Я
представил  Андрею Николаевичу профессора Гермейера.  Они друг
другу,  кажется, понравились. Во всяком случае, Гермейер орга-
низовал  и стал заведовать на новом факультете кафедрой иссле-
дования операций.
     У нас  возникла очень неплохая и работоспособная коопера-
ция по оптимизационной проблематике: несколько активно работа-
ющих лабораторий ВЦ и две кафедры - моя кафедра прикладной ма-
тематики в МФТИ и кафедра Гермейера в МГУ.  Но для меня  такая
кооперация была гораздо больше чем просто кооперация. Рядом со
мной оказался теперь мой старинный друг,  которому я мог пове-
дать все свои мысли,  которого я не стеснялся и,  который меня
знал настолько,  что не стал бы обо мне думать хуже независимо
от  той или иной бредовой идеи,  которая могла бы придти мне в
голову.
     Работа в  теории  оптимального  управления,  потянула ещё
целую цепочку задач и очень рассширила круг людей,  с которыми
я оказался в контакте. Я начал проводить регулярные всесоюзные
математические школы по теории  оптимального  управления.  Они
проходили в самых разных местах Советского Союза - в Молдавии,
Эстонии,  на Волге,  в Сибири...Приглашали мы  и  иностранцев.
Особенно из социалистических стран. Начал складываться своеоб-
разный коллектив, в рамках которого вырастала интересная груп-
па специалистов по прикладной математике, защищались диссерта-
ции,  печатались монографии.  Такие известные ныне специалисты
как Михалевич, Пшеничный, Демьянов, Евтушенко и многие другие,
так или иначе,  прошли через эти школы.  Деятельность школы не
была связана с какой либо конкретной областью приложений - со-
бирались люди самой разной активности.  И не только работающие
в прикладной сфере.  В наших школах принимали участие и  люди,
занимавшиеся  чисто  математическими проблемами.  Это взаимное
общение позволило сформироваться у нас в  стране  своеобразной
школе, объединившей первокласных математиков и людей, работав-
ших в физике, экономике, машиностроении... - явление достаточ-
но уникальное в мировой практике.  И со временем, многие, при-
нимавшие  активное  участие  в  нашей  деятельности,  получили
довольно  высокий  международный рейтинг и известность,  как и
наша общая деятельность.
       В отличие от тех работ, которые проводились в интересах
ВПК, и были связаны с закрытыми разработками,  исследования  в
теории оптимального управления, шире - в области методов опти-
мизации, открывали разнообразные возможности для международных
контактов и кооперации.  Мы участвовали в большом числе разно-
образных конференций,  различных международных программах, ез-
дили за рубеж читать лекции.  У нас появились зарубежные аспи-
ранты, возникли новые дружеские связи. Некоторые из них сыгра-
ли в моей жизни немаловажную роль.  Во всяком случае,  они мне
наглядно показали,  что духовная общность, общие научные инте-
ресы и близость взглядов на  смысл  собственной  деятельности,
порой  сближают  людей куда больше,  чем общность национальная
или политическая.  В связи с этим я хочу вспомнить  двух  моих
друзей - Ричарда Беллмана и Лотфи Заде.
     С Заде я познакомился ещё в Москве на какой-то  конферен-
ции в Институте Проблем Управления.  Кажется, в конце 50-х го-
дов, когда он уже был профессором в Бёркли и сделался в Соеди-
ненных Штатах  фигурой  номер один в области теории управления
техническими системами. Лотфи родился в Баку и его первым язы-
ком был кажется русский.  Но его отец был персидским подданным
и занимался бизнесом. Поэтому году в 27-ом семейство Заде было
вынуждено выехать из Союза. Сначала в Иран, а затем в Америку.
Но Лотфи сохранил превосходный русский язык. Во время моих ви-
зитов в Бёркли он переводил мои лекции, так как я по английски
не говорю.  В тот приезд он был у меня в гостях и  мы  провели
очень приятный вечер.  На меня произвела большое впечатление и
его жена Фанни - очаровательная и жизнерадостная женщина.  Она
не могла не нравится людям.  Не только потому,  что была инте-
ресна и элегантна,  но и источала из себя благожелательность и
доброту. Она действительно привлекала общее внимание и вызыва-
ла симпатии людей даже мало с ней знакомых.
     Как-то через четверть века, уже в 80-х годах я был проез-
дом в Сан-Франциско и позвонил в Бёркли на квартиру  Заде.  Но
его не было в городе, а Фанни, узнав, что я пробуду всего лишь
несколько часов примчалась меня повидать. А путь вокруг залива
не короткий,  да и возраст...Фанни было тогда, увы, уже за 60.
Я её отговаривал, но - Фанни есть Фанни!
     Она поставила свою машину на крутом спуске,  мы  зашли  в
кафе и погрузились в воспоминания. Она помнила имена всех сво-
их московских знакомых,  помнила все их беды,  каждому из  них
поручала что-то сказать. Прощаясь уже около машины я поцеловал
ей руку. Рядом стоящий огромный американец, выразил свое удив-
ление по этому поводу.  Фанни улыбнулась и ответила -"господин
не американец,  он европеец".  На что  последовала  прекрасная
реплика: "Если бы я провожал такую же очаровательную даму,  то
я тоже был бы европейцем!"
     Но настоящее  знакомство  с  семьей Заде состоялось одним
или двумя годами позже их первого визита в Москву на  междуна-
родной  школе по посвященной проблемам оптимального управления
в Дубровнике,  куда я был приглашен,  так же как и Заде в  ка-
честве профессора.  Меня поселили в домике, в котором уже жили
супруги Заде и Ричард  Беллман  со  своей  молоденькой  женой.
Беллман,  я и супруги Заде были ровестниками.  А Найна,  хоро-
шенькая беленькая девочка, казалась нам совсем юной, что и бы-
ло на самом деле.  И это обстоятельство нас всех заставляло за
ней тянуться. Наш домик стоял прямо над морем. От воды нас от-
деляло...  200  ступенек (вниз!).  И каждое утро по инициативе
Найны вся наша компания спускалась купаться.  Неплохая зарядка
для  уже  не очень молодых людей!  Впрочем,  тогда еще никакие
старческие хвори нам не грозили и после купания в  Адриатичес-
ком море,  200 ступенек вверх нам еще не казались такими труд-
ными, а были лишь хорошим предверием к утренрнему завтраку.
     Нас неизменно сопровождала большая овчарка хозяина нашего
дома. Её звали Яшин по имени знаменитого вратаря  сборной  ко-
манды Советского Союза.  Это была симпатичная и добрейшая пси-
на.  Впрочем собаки наследуют характер своих хозяев, а наш хо-
зяин, отставной моряк был очень похож на своего грозного стра-
жа.  А имя этот страж получил не с проста.  Каждое утро, когда
кто либо выходил на веранду,  Яшин приносил камушек,  отступал
метра на два или на три,  принимал позу  вратаря  и  требовал,
чтобы этот камушек пнули ногой.  Как правило, он камушек умуд-
рялся поймать и тогда удовлетворенный  отпускал  свою  жертву.
Если  же  он  камушек пропускал,  то начинал жалобно скулить и
приносил новый камушек.
     Вот такой компанией мы и жили - нас пятеро, да и Яшин.
     А по вечерам мы сидели на веранде, прямо над морем, попи-
вали легкое винцо и говорили о ...  математике. Вот когда я по
настоящему оценил своих новых друзей.  Мы были не только  ров-
нестниками, но и почти по всем вопросам единомышленники.
     Мои взгляды на математику,  на её место в системе наук  и
человеческой жизни, на науку вообще складывалось и под влияни-
ем моих учителей,  среди которых я выделяю Д.А.Вентцеля и И.Е.
Тамма и тех титанов,  с которыми меня сводила жизнь - М.А.Лав-
рентьева, Н.Н.Боголюбова,  С.Л.Соболева.  Я даже не знаю,  кто
они были - математиками,  физиками, инженерами. Большое значе-
ние имела для меня и моя инженерная деятельность,  связанная с
решением конкретных задач аэрокосмического комплекса. И у меня
возникло двойственое отношение к математике. Я преклонялся пе-
ред математикой и теми,  которых я считал великими математика-
ми.  И первым среди них с считал Пуанкаре. Но однажды я возне-
навидел математический снобизм,  который мне прививался в уни-
верситете. Вот почему, прежде всего, я преодолел представление
о самодостаточности математики, столь характерное для московс-
кой математической школы.  Как и всякая наука, математика, мо-
жет быть и прекраснейшая из наук, все-таки чему-то служит.
     Я безусловно разделял ту точку зрения, что любая теория в
чем-то ущербна,  если она не имеет математического оформления.
И всегда стремился переходить от вербального к математическому
описанию. И,  в тоже время,  я понимал шаткость такой позиции,
поскольку, все исходные постулаты необходимые для математичес-
кой формализации очень условны.  Да и само описание  на  языке
математики далеко не всегда удаётся получить. Вот почему ниче-
го нельзя абсолютизировать, в том числе и понятие математичес-
кой строгости, которое после теорем Гёдделя даже в чисто мате-
матическом плане, превратилось в понятие весьма относительное.
     Одним словом во всем нужно чувство меры и...  юмора.  И в
отношении к математике, и к свей деятельности и самому себе, в
первую очередь! Этот принцип мне преподал Д.А.Вентцель, ирони-
чески выслушивавший мои сентенции усвоенные от  другого  моего
учителя - Д.Е.Меньшова, дипломником которого на кафедре фукци-
ональнорго анализа я был в 1940-ом году.  И  такой  критицизм,
такое понимание относительной ценности того, что каждый из нас
способен придумать и понять,  отнюдь не уменьшает энтузиазма в
своей исследовательской деятельности.  Просто он всё ставит на
свои места.  И меняя шкалу ценностей, переносит на место абсо-
лютного  - интерпретацию!  Но это утверждение,  которое всегда
руководит моей деятельностью я связываю уже  с  именем  Нильса
Бора.
     И вместе с этим - еще один  принцип:"мамы  разные  нужны,
мамы разные важны".  Человек по-настоящему хорошо может делать
то, что ему интересно.  И только хорошие дела  складываются  в
человеческую копилку. А почему одному интересно одно, а друго-
му другое, понять очень непросто - такова природа человека.
     Именно вот с таких позиций я и мои новые друзья обсуждали
вечерами и свои лекции и лекции других профессоров, которые мы
усердно слушали.  Разговор велся на  странной  каше  русского,
французского и английского:  Заде и Беллман говорили между со-
бой по  английски,  я  с Беллманом - по французски,  а Заде со
мной - по русски. Но рядом всегда была Фанни - она говорила на
всех  мыслимых  и  немыслимых  языках  и обычно нас выручала в
трудных ситуациях.
     Оба мои новых знакомых были людьми  высокоодаренными,  но
очень разной судьбы.  Заде связал себя сразу с инженерной дея-
тельностью. Он никогда не претендовал на то,  чтобы  считаться
математиком, хотя  прекрасно  владел  и теорией вероятностей и
алгебраическими методами.  Он очень быстро получил признание в
теории управления техническими системами и только  уже  будучи
весьма титулованным   стал   заниматься   более   абстрактными
конструкциями. В тот год он начинал создавать свою теорию, ко-
торая получила название нечетких множеств.  Я ценил эти работы
и позднее даже согласился войти  в  состав  редколлегии  соот-
ветствующего международного журнала. Но мне казалось, что наи-
более интересное развитие его методы найдут в теории  фильтра-
ции случайного процесса нелинейным оператором. Я даже пробовал
начать соответствующее исследование, однако какого либо успеха
не добился.
     У Беллмана судьба была совершенно иной.  Он считал  себя,
прежде всего, математиком и искал признания у математиков. Но,
увы, американские математики ему в этом отказывали и не счита-
ли  его  математиком:  уж  очень он не укладывался в привычные
стандарты.  Выбрал себе для работы Rand Corporation  и  только
гораздо  позднее стал преподавать в Южнокалифорнийском Универ-
ситете.  Придумывал методы и начинал их применять без  особого
обоснования.  Да и его чисто математические теоремы были дока-
заны не очень аккуратно с  точки  зрения  высокой  математики.
Книги писал быстро,  порой не доводя до кондиции. Но книги его
раскупались,  переводились на многие языки и читались,  правда
не математиками,  а инженерами,  физиками, экономистами. В Со-
ветском Союзе он был гораздо популярнее, чем в США. Особую по-
пулярность  в  нашей стране принесло создание им динамического
программирования.
     История динамического программирования совсем не проста и
я имел к ней определённое отношение.
     В конце 50-х годов я придумал способ решения задачи выбо-
ра траектории управляемой ракеты,  которая  обходит  некоторую
запретную зону  так,  чтобы с данным запасом топлива перенести
максимальный груз.  Идея  вычислительного  процесса мне самому
очень понравилась и я ей гордился.  Однако В.Г.Срагович, после
моего доклада на семинаре нашего отдела мне сказал,  что похо-
жую задачу решал молодой киевский математик  В.С.Михалевич.  И
его решение уже опубликовано. Я поехал в Киев и обнаружил, что
это действительно так.  Правда, он решал задачу профилирования
дороги и у него не было дифференциальных  уравнений,  но  идея
численной реализации была одна и та же. По-видимому идея мето-
да нам пришла в голову почти одновременно,  но Михалевич опуб-
ликовал  свою  работу раньше,  тем более,  что моя работа была
опубликована в закрытом отчете и о ней кроме меня долго  никто
не знал. Поэтому, когда этот метод решения оптимизационных за-
дач я включил в свой учебник,  то назвал его  "Киевским  вени-
ком", назвав Михалевича его первым автором.
     Но на этом история не кончается. Оказывается, что года за
два до  описываемых  событий,  американский  математик  Ричард
Беллман опубликовал  такой  же метод и назвал его динамическим
программированимем. Мы достали книгу Беллмана и перевели её на
русский язык. Оказалось, что метод киевского веника некий ана-
лог динамического  программирования.  Он  не столь универсален
как метод Беллмана,  но имеет  определенные  преимущества  при
численной  реализации для тех конкретны задач,  которые решали
мы с Михалевичем.
     Вот почему мне было так интересно познакомиться с Беллма-
ном и провести с ним почти месяц в Дубровнике. Наши циклы лек-
ций мы читали парралельно и каждый день сопоставляли прочитан-
ное.  У нас сложились по человечески дружественные отношения и
они прошли через всю жизнь.
     В конце 70-х годов у Беллмана обнаружили опухоль в мозге.
Он вынужден был уйти с работы в Rend,е и остался только в уни-
верситете Южной Калифорнии.  Болезнь оказалась  неизлечимой  -
ему делали операцию за операцией, но всё было бесполезно. Нес-
мотря на то, что он уже не мог работать, унивнерситет сохранил
ему  полную  зарплату.  Но её было недостаточно для того чтобы
покрыть все траты на медицину.  В прошлом богатая семья оказа-
лась в очень трудном материальном положении.  Им пришлось про-
дать дом и жить крайне скромно.  Как мне рассказывали наши об-
щие знакомые, особенно тяжелым был последний год и Найна всеми
силами стремилась облегчить участь своего мужа,  до последнего
дня надеясь на благополучный исход.


    

ПЛАНОМЕРНОСТЬ, ПРОГРАММНЫЙ МЕТОД И К - К ЭКОНОМИКА

Все увлечения однажды кончаются. Так и исследования в об-
ласти теории  оптимального  управления начали понемногу терять
свою привлекательность.  Проблематика, конечно, не была исчер-
пана - любая теория может развиваться неограниченно,  но инте-
рес к ней может постепенно сходить на нет. Вот так и случилось
с  теорией оптимального управления:  в семидесятых годах наме-
тился определенный спад интереса к этой теории. И для того бы-
ли определенные причины.
     Прежде всего,  мы довольно эффективно научились решать те
задачи, которые возникали в инженерной практике. Особенно пос-
ле того,  как были разработаны диалоговые  (человеко-машинные)
системы оптимизации.  В результате их использования многие за-
дачи,  как, например, минимизация веса конструкции, при задан-
ной прочности,  стали вполне рутинными.  Но диалоговые системы
уже имеют мало общего с традиционной работой математика. В са-
мом деле,  в  их  основе лежит интуиция исследователя-инженера
или физика, хорошо знающего свое конкретное дело. Имея в своем
распоряжении пакет программ, реализующих набор возможных мате-
матических методов решения оптимизационных  задач,  исследова-
тель садится перед монитором вычислительной машины, на дисплей
которого выводится информация не только в  числовой,  но  и  в
графической форме..  Перед глазами инженера проходит весь про-
цесс поиска нужной  формы  конструкции  и  ее  характеристики.
Используя тот или иной алгоритм,  инженер видит результат оче-
редного шага  вычислительного  процесса  и  корректирует  свои
действия.  Такой  подход  позволяет за считанные минуты решать
такие задачи проектирования,  которые ещё недавно были предме-
том кандидатских диссертаций.
     Вторая причина - крушение многих иллюзий связанных с  ис-
пользованием математических  методов  в  экономике и государс-
твенным управлением.
     Начиная со средины 60-х годов в кругах математиков и лиц,
связанных с информатикой, прежде всего тех, которые занимались
методами оптитмизации резко возрос интерес к экономике.  Боль-
шую роль в этом сыграли работы Л.В.Канторовича, одного из соз-
дателей линейного  программирования.  Но  еще большее значение
имели успехи в разработке эффективных методов расчета  различ-
ных оптимальных программ - программы вывода космического аппа-
рата, выбора маршрута самолета или оптимального управления тем
или иным технологическим процессом.  Казалось, что все эти ме-
тоды и идеи следует немедленно перенести в сферу  общественных
процессов и мы получим весьма совершенную структуру управления
государством и ее экономикой,  прежде всего.  И возникла  идея
программного метода управления.
     Сама идея программного управления процессом, подверженным
непредсказуемым  внешним  воздействиям, была  вполне разумной.
Предположим,  что задаваясь некоторым правдоподобным сценарием
внешней  обстановки,  мы  хотим  так распределить свой ресурс,
чтобы за заданное время наилучшим образом приблизится к задан-
ной  цели.  Для  этого  достаточно иметь модель процесса - его
описание на языке математики,  поскольку методы расчета  опти-
мальных программ (или траекторий) к этому времени уже были хо-
рошо разработаны. Ну а для компенсации возможных помех, откло-
нений от сценария,  следует разработать некоторый механизм об-
ратной связи, который бы удерживал процесс на программной тра-
ектории.  Вполне  разумный  метод - собственно так и поступают
инженеры, рассчитывая траектории своих ракет.
     Впервые термин  "программный метод управления" в примене-
нии к народохозяйственному управлению я услышал от  Ю.П.Ивани-
лова, моего бывшего ученика,  тогда уже профессора Московского
Физико-технического Института.  Академик Г.С.Поспелов посвятил
разработке этого метода обширную монографию.  Увлекался идеями
программного метода и академик В.М.Глушков. Честно признаюсь -
и  я приложил к этому руку и активно пропагандировал программ-
ный метод.
     Собственно говоря, ничего порочного в этом методе нет. Он
может быть с успехом использован для решения различных  управ-
ленческих задач  и в социалистической и капиталистической эко-
номике.  Ошибочным было представление о том,  что  программный
метод - некоторая панацея. О том, что возможна полностью цент-
рализованная,  развивающаяся по заданной программе экономичес-
кая система. О том, что программа развития - это некоторый за-
кон,  который должен неукоснительно выполняться.  Ошибочной  -
принципиально ошибочной была сама идея планомерности, формули-
руемая в качестве закона развития социалистического  государс-
тва. То, что нам тогда казалось наиболее очевидным - цель раз-
вития - и есть основной камень преткновения в реализации прог-
раммного метода,  ибо цель это компромисс, в котором участвуют
миллионы и миллионы людей,  их стремлений, желаний. Мы не при-
нимали во внимание то, что каждый человек способен действовать
и действует сообразно своим собственным,  ему  присущим  инте-
ресам,  своему  индивидуальному представлению о том,  что надо
делать на самом деле,  в данных конкретных условиях.  А  прог-
раммный метод - это не метод управления реальным развитием. Он
дает лишь оценки возможностей развития.
     В начале семидесятых годов мне довелось впасть  в  другую
крайность: я полностью разуверился в возможностях математичес-
кой экономики и стал относится к ней весьма иронически.  В  то
время  я уже начал заниматься проблемами эволюционизма и само-
организации и у меня происходил  глубокий  внутренний  процесс
переоценки ценностей. Я все больше отходил от марксистских дог-
матов, от  стандартного  рационализма в поисках какой то новой
парадигмы.
     На каком то семинаре в Москве,  где состоялся доклад аме-
риканского  экономиста  -  "аналога  Канторовича",  профессора
Иельского университета Чайлинга Купманса, я в дикуссии исполь-
зовал термин "К-К экономика",  имея в виду не только абревиа-
туру  "Канторович-Купманс  экономики".  По  русски этот термин
звучал более чем сомнительно,  но Купманс,  конечно,  не понял
игры слов и был очень горд, что его поставили рядом с Леонидом
Виталиевичем - в действительности,  это были величины не соиз-
меримые. Купманс отлично разбирался в иерархии, что впрочем не
очень понимал Нобелевский комитет, поставивший Купманса на од-
ну ступень с Канторовичем.
     Моя шутка имела самые неожиданные последствия.
     Я получил приглашение провести месяц в Иельском универси-
тете на  очень  хороших условиях в качестве визитирующего про-
фессора. А еще через год, уже после присуждения Купмансу Нобе-
левской премии,  я был приглашен ещё на три месяца. Не зная за
собой никаких заслуг в области экономики, подозреваю, что этим
двум приглашениям я целиком обязан своей шутке,  которая поль-
стила Купмансу и как бы предсказала его нобелевскую премию.
     В научном плане моё пребывание в Иельском университете не
было особенно  плодотворным.  Я  не был сколь-нибудь обременен
работой. Прочитал несколько лекций, написал отзыв на пару дис-
сертаций, участвовал в семинарах. Сам Чайлинг, как ученый, был
мне не очень интересен.  Его экономические идеи  мне  казались
достаточно  тривиальными,  а  в области методов анализа он был
далек от той глубины,  к которой мы были приучены  общением  с
людьми класса Канторовича. Однако само общение с Купмансом бы-
ло приятным. Он был настоящим европейцем, родился в Голандии и
хорошо  владел  французским - языкового барьера у нас не было.
Он был очень внимателен и любезен.  Правда, узнав однажды, что
я не еврей, стал относиться ко мне более холодно.
     Однажды мне  предложили выступить с публичной лекцией уже
не только для студентов, Она была объявлена в связи с обсужде-
нием проблемы управляемости экономики. И в этой лекции я впер-
вые  сформулировал основы той веры,  которой я придерживаюсь и
сейчас.  В обычном смысле, экономика неуправляема и сам термин
"плановая экономика" некоторый лингвистический нонсенс. Та или
иная форма рынка необходимы. Более того, даже при декларирова-
нии  абсолютной планомерности,  рыночные отношения,  в той или
иной степени всегда присутствуют. И единственная цель, которая
вполне объективна - это сохранение гомеостаза общества. Но она
накладывает только ограничения. В обществе неизбежно возникают
запреты, табу. За них то и ответственно государство. И чем бо-
лее развитыми будут производительные силы,  чем большим  могу-
ществом будет обладать цивилизация,  тем более жесткими станут
эти запреты, тем более направляемым станет развитие экономики,
тем  большее  участие в этом процессе придется принимать госу-
дарству.  И не только государству, но и всему гражданскому об-
ществу. Значит  не планомерность,  не управление развитием,  а
направляемое развитие, способное избежать кризисных ситуаций.
     Мой доклад был хорошо принят, но я боялся резонанса у ме-
ня дома, ибо изложенная позиция уж очень была далека от приня-
тых  доктрин,  да и образа мышления наших экономистов.  Однако
у нас,  на моё счастье,  никто его и не заметил, хотя для меня
он  был неким жизненным этапом - я расставался с иллюзиями уп-
равляемости, теми догмами,  которые у нас в стране связывали с
марксизмом и переходил к жизни в новой парадигме. Впрочем и "у
них" особой реакции не воспоследовало - нобелевской  премии  я
не получил. Купмансу моя лекция совсем не понравилась, ибо она
расходилась и с его псевдомарксизмом.
     Но все-таки за свою лекцию я был  вознагражден.  Но  этой
награде я обязан не Купмансу, не общественности, а одной моло-
дой паре,  которая меня пригласила проехаться по Америке. И не
куда нибудь, а в Калифорнию, куда планировалась моя поездка по
плану визита.
     У Стайнбека есть чудная книга:"Путешествие  с  Чарли  для
открытия Америки".  В  ней он рассказывает как вместе со своим
псом он на автомобиле пересёк континент вдоль границы с  Кана-
дой и спустился вниз в Лос-Анжелес.  Вот эту часть путешествия
и я проделал вместе с симпатичной  молодой  парой.  Прекрасная
награда  за  мою  шутку и отличное завершение моих занятий К-К
экономикой.


    

ПАВЕЛ ОСИПОВИЧ СУХОЙ И АВТОМАТИЗАЦИЯ ПРОЕКТИРОВАНИЯ САМОЛЕТОВ

Однажды, поздно  вечером  мне  домой  позвонил знаменитый
авиаконструктор Павел Осипович Сухой и попросил  на  следующий
день приехать к нему в КБ.
     П.О.Сухой был один из наших самых интересных и  талантли-
вых  конструкторов  военных самолетов.  В конце 60-х годов ему
было уже около 80 лет.  Но я увидел не  дряхлого,  но  мудрого
старца, каким он мне представлялся, а подтянутого пожилого че-
ловека,  сохранившего до сих пор выправку офицера старой русс-
кой армии, ясность ума и впечатляющую эрудицию. Он был энерги-
чен, полон замыслов и планов.
     Он мне долго  объяснял  почему  традиционные  методы,  не
только  проектирования,  но  всего процесса создания самолетов
сегодня уже малопригодны.  необходима их коренная перестройка.
Самолёт,  как специальная система оружия,  стал столь сложным,
что  проектирование  машины,  строительство  опытного образца,
лётные испытания и доводка конструкции поглащают столько  вре-
мени,  настолько затягиваются,  что к моменту своего запуска в
серию,  самолёт оказывается уже устаревшим.  За эти 12-15  лет
наука и технология успевали так развиться,  что новинка оказы-
валась на деле архаикой. Необходимо качественно усовершенство-
вать весь цикл создания самолёта, и не только ускорить процесс
проектирования, но и иметь возможность всё время совершенство-
вать конструкцию. Кроме того, необходимо научится одновременно
проектировать несколько альтернативных вариантов машины.
     Но добиться всего этого невозможно без использования сов-
ременных методов информатики,  позволяющих  создавать  системы
автоматизированного проектирования.  Ну и, наконец,- и это са-
мое главное, сегодня надо переходить к многовариантному проек-
тированию.  Но как научить инженера одновременно проектировать
несколько вариантов одного и того же самолёта,  как  организо-
вать этот процесс, какими средствами надо оснастить инженера -
все эти вопросы сегодня ещё не решены.  Одно ясно - без мощной
вычислительной  машины и специальной организации процесса соз-
дания самолета,  учитывающего специфику вычислительного  комп-
лекса, с такой задачей справиться невозможно.
     И Павел Осипович предлагал нам не, просто участие в такой
работе, а просил её организовать и возглавить.  И для выполне-
ния  подобной  работы,  он  обещал предоставить нам в своём КБ
carte blanche, как он выразился. Я поблагодарил его за доверие
и  заметил,  что  нам  придется  готовить  и  новое  поколение
конструкторов и,  прежде всего из числа только что  получивших
диплом.  Учить этих инженеров нам придётся совместно и это бу-
дет весьма трудно,  поскольку одни учители не знают самолетов,
а другие - информатики. И те и другие, кроме того, ещё не зна-
ют и чему и как надо учить!
     Мне понравились  ясность мысли и чёткость выражений гене-
рального конструктора.  Задача казалась сложной, однако выпол-
нимой. Для  этой работы я начал у себя в Вычислительном Центре
Академии Наук формировать небольшую группу.  Но, к моему удив-
лению я встретил недоброжелательное отношение к моей инициати-
ве со стороны директора института  академика  А.А.Дородницына.
Мне казалась, что совместная работа с КБ Сухого должна была бы
его заинтересовать, ведь он всю жизнь сам был связан с авиаци-
ей.  Но в данном случае,  он чётко придерживался ведомственной
точки зрения - не за свое дело берётесь,  для этого есть ЦАГИ.
Тем более,  что тогда он был одним из заместителей его началь-
ника.
     Надо сказать,  что  такая ситуация была для меня не в но-
винку. Большинство моих начинаний Анатолий Алексеевич встречал
с весьма основательной долей скептицизма. Однако когда всё по-
лучалось, то он не упускал случая сказать "у меня  в  институ-
те..." Точно также и в этом случае:  когда, через десяток лет,
мы должны были получать в Кремле лауреатские медали за  созда-
ние системы  автоматизированного  проектирования самолетов,  к
стати говоря,  использованной при создании Су-25 и всех после-
дующих самолетов КБ имени Сухого, Дородницын не возражал, ког-
да мы ему предложили войти  в  состав  авторского  коллектива.
После  торжественного  акта в Кремле,  мы купили шампанского и
поехали ко мне домой, где жена приготовила ужин. Однако Дород-
ницына я не пригласил,  чтобы не ставить его в неудобное поло-
жение.
     Но до этого вечера было ещё целое десятилетие.
     А тогда,  после разговора с П.О.Сухим,  я  воспользовался
своим положением  декана факультета прикладной математики МФТИ
и отобрал группу способных выпускников и объединив их с  груп-
пой молодых конструкторов,  недавно закончивших МАИ,  создал в
КБ специальное подразделение,  ориентированное на создание но-
вой технологии проектирования. Вместе с небольшой группой сот-
рудников Академического ВЦ,  оно начало вникать в суть пробле-
мы. И этузиазма у нее было - хоть отбавляй!
     Я думаю,  что вся эта затея,  несмотря на наш  энтузиазм,
несмотря на внимание к ней генерального конструктора, так бы и
осталась хорошим замыслом,  если бы в нее по-настоящему не по-
верил  О.С.Самойлович - один из заместителей Сухого.  Но и он,
что греха таить,  по началу не очень понимал суть  затеянного,
считая,  что  роль  системы автоматизированного проектирования
будет сводится, преимущественно к использованию вычислительной
техники для проведения сложных инженерных расчётов и организа-
ции чертёжного процесса.  На самом же деле речь шла о  создании
принципиально  новой  технологии  проектирования  современного
истребителя. На первых порах это понимали очень немногие. Но и
для нас горизонты работы открылись отнюдь не сразу.
     Работа успешно началась,  но тут случилась  катастрофа  -
скоропостижно скончался наш генеральный конструктор.
     На его место был назначен Е.А.Иванов - первый заместитель
Павла Осиповича и директор опытного завода.  Очень опытный ин-
женер,  энергичный директор и хороший технолог.  И  мне  очень
симпатичный человек.  Но... не конструктор и тем более не учё-
ный. Сухой его даже не вводил в курс наших дел и Иванов считал
сначала  всю  начатую и весьма дорогостоящую работу моей собс-
твенной затеей,  а энтузиазм  Самойловича,  желанием  защитить
докторскую диссертацию  (что надо сказать и случилось,  правда
гораздо позже!).  Так Евгений Алексеевич мне и сказал во время
нашего первого разговора с глазу на глаз. Он правда обещал по-
ка не закрывать этой работы, но я понял, что при таком отноше-
нии нового генерального,  особой перспективы у неё не будет. И
тут положение спасла ... моя жена!
     Я пригласил однажды Евгения Алексеевича и Олега Сергееви-
ча к себе на дачу поесть пельменей домашнего  приготовления. В
те времена  всё это  было ещё вполне доступно и ученым мужам и
инженерам. Две сотни пельменей изготовленных моей женой и весь
прочий антураж создавали условия необходимые для просветвления
мозгов и взаимопонимания.  Иванов, откушавши пельменей и испив
всего прочего назвал нашу встречу обжеронсом.  Хвалил мою жену
и уехал впоне удовлетворенным.
     В том же ключе мы с женой повторили еще несколько раз эти
обжеронсы уже в Москве, сопровождая их изрядной порцией ликбе-
за по информатике и основам теории автоматизированного  проек-
тирования.
     Не могу судить  насколько  новый  генеральный  усвоил  за
пельменями, излагаемую мной концепцию автоматизированного про-
ектирования истребителей, но шлагбаум был поднят.
     Когда лет через восемь - десять после этой серии обжерон-
сов, мы приехали из Кремля и пили у нас дома шампанское  (и не
только  шампанское),  опуская в фужер лауреатские медали,  моя
жена Антонина Васильевна,  сказала не без основания, что и она
тоже участница торжества:  "Может быть,  без моих пельменей  у
вас бы и ничего не получилось? Так что полмедали моя!"
     Так или иначе, но судьба этой работы неординарна.
     После обращения Е.А.Иванова в нашу веру, работы, действи-
тельно пошли  достаточно быстро.  Я стал от этой работы посте-
пенно отходить - в это время я всё больше и  больше  занимался
динамикой биосферы, думал над проблемами универсального эволю-
ционизма и другими методологическими вопросами. Но об этом бу-
дет ещё специальный разговор.
     А руководство работами я поручил одному из моих более мо-
лодых коллег, моему бывшему аспиранту П.С.Краснощёкову. Он об-
ладал острым умом, изобретательностью в решении конкретных за-
дач  и  незаурядными  организаторскими способностями.  Им было
предложено несколько очень важных идей и он  с  блеском  довёл
дело до конца.  Научная общественность по заслугам оценило его
работу в области автоматизации проектирования - он  был избран
сначала членом-корреспондентом,  а затем и действительным чле-
ном Российской Академии Наук.
     Так или иначе,  но очень важная работа была с успехом за-
вершена. Дело было даже не в том, что без нашей системы проек-
тирования  вряд  ли  могли  бы созданы в столь короткий срок и
Су-25 и Су-27.  Конструкторское Бюро имени П.О.Сухого  открыло
новую страницу  в истории нашей российской технологии проекти-
рования самолетов. Сегодня всё, что делается в области автома-
тизации  проектирования,  стало  почти  рутиной и стандартом в
практике проектирования. Но в начале 70-х годов это была рево-
люция,  вызывающая  множество  споров и яростное сопротивление
чиновников,  так и не понятая тогдашним министром  авиационной
промышленности И.С.Силаевым.  Работа была проведена по инициа-
тиве П.О.  Сухого,  она не могла быть  успешно  завершена  без
участия  Самойловича и других более молодых конструкторов,  но
решающий вклад и в основополагающие идеи и конкретную реализа-
цию был внесен все-таки командой Вычислительного Центра Акаде-
мии. И этот факт я не могу не вспоминать без гордости. Позднее
мне довелось познакомиться с аналогичными системами фирмы СААБ
в Швеции и Локхид в США.  Я увидел,  что по остроумию  решения
ряда вопросов система в КБ им. Сухого их превосходила.
     В процессе работы сложился дружный и очень высокой квали-
фикации смешанный коллектив,  состоящий из группы  сотрудников
Академии, которую  возгавлял  П.С.Краснощёков  и конструкторов
под руководством  О.С.Самойловича.  Продолжать бы им и продол-
жать трудится в этом ключе.  Но случилось так,  что Е.А.Иванов
пришелся не по душе тогдашнему министру авиационной промышлен-
ности И.С.Силаеву.  И он его снял.  А вскоре после этого  акта
Иванов скончался от сердечного приступа. На его место был наз-
начен некто Симонов - креатура Силаева.  По  уровню  мышления,
конструкторской квалификации,  да и чисто человеческим качест-
вам, он оказался несовместимым с нашим коллективом. Союз между
Академией Наук и КБ был разорван,  смешанный коллектив распал-
ся,  а Самойлович с группой своих ближайших соратников ушел  в
КБ им.  Микояна. Но в КБ им. Сухого осталась культура проекти-
рования, которая уже не зависит от Симонова. И в новых Су тоже
будет частичка нашего труда.
     Вот так окончилась эта работа. Впрочем ведь и все однажды
кончается!
  

ВЕРНУТЬСЯ ] к страничке Н.Н. МОИСЕЕВА ] К ОГЛАВЛЕНИЮ ] К СЛЕДУЮЩЕЙ ЧАСТИ ]